— Карен! Не смей так разговаривать со мной! Могла бы ради разнообразия проявить хоть немного уважения к матери.

Мужчина в дверях перестал бренчать ключами и зажал их в кулаке.

— В самом деле, не следовало бы тебе так с матерью говорить, Карен. В молодости все ошибаются. Твоя мать мне кое-что о тебе рассказывала.

Карен смотрела на него, наклонив голову, — один глаз прикрыт, голова на плече — точно в мишень целится.

— Да плевать мне на ее россказни. А вас это вообще не касается.

Едва не плача, миссис Лодж отошла от кровати.

— Ты понял, Джордж? И вот так всегда. Хочешь вырастить их приличными людьми, а они против тебя же и ополчаются.

Джордж разжал кулак и снова принялся бренчать ключами. На кольце болталась фигурка игрока в гольф в красной водолазке. На Джордже была такая же. Брюки, правда, на них были разные: на спортсмене канареечно-желтые, на Джордже — голубые.

— Твоя мама душой за тебя изболелась, Карен. Вот я и пришел. Она надеется, что, если мы потолкуем с тобой, всем будет лучше. Давай выясним, что к чему.

— Не собираюсь я с вами об этом говорить.

— Но рано или поздно поговорить надо, Карен, вечно ведь так продолжаться не может.

— Не о чем нам говорить! Не вам меня учить. Вы мне не отец.

— И слава богу, раз ты такое выкидываешь.

Карен села, свесив ноги с кровати.

— Не смейте поминать моего отца. Вы ему в подметки не годитесь!

Она пробежала по комнате, выхватила из шкафа сумку, на которой красовалась реклама знаменитой фирмы по производству горчицы. Карен выдвинула верхний ящик туалетного столика, вытащила оттуда ворох белья и сунула в сумку.

Миссис Лодж наблюдала за ней с растущей тревогой. Карен так хлопала ящиками столика, что все флаконы на нем дребезжали, фотографии в конце концов свалились на пол.

— Что ты делаешь, Карен?

— Ухожу! Хватит с меня! Я ухожу!

— Что ты мелешь! Куда ты можешь уйти?