– Вы правы, мой фюрер, – Ева впервые произнесла свое «мой фюрер» без какой-либо иронии. Просто-напросто не решилась на нее. – До сих пор вы были для меня больше мужчиной, нежели вождем. Тут, возможно, сказывалась разница в возрасте. Но отныне все будет иначе. Это я вам обещаю. А наша «Пещера» пусть останется для нас «Пещерой невинности», в которой мы сможем обдумывать все то, что следует обдумывать только вдвоем. Даже если это касается не столько нас двоих, сколько всего остального мира, мой фюрер.

– «Пещера невинности»? – насторожился Адольф, все же почувствовав некоторую неловкость от двусмысленности подобного определения. Особенно когда оно звучит в устах Евы. – Что ж, пусть будет так. Но только название это никогда не должно прозвучать вне нашей «Пещеры». Мы будем обсуждать здесь все то, чего никогда не сможем обсудить даже в присутствии наших ангелов.

Страсти Евы несколько улеглись и на смену им пришло ощущение маленькой, сугубо женской победы. Отныне она могла надеяться, что их разговоры в «Пещере невинности» окажутся не столь редкими, как разговоры на людях или в любом другом помещении, где Адольфа внезапно могли оторвать от дел адъютанты, порученцы или кто-либо из элиты рейха. А главное, у нее появилось ощущение, что отныне она перестанет быть в «Бергхофе» той, кем ее пытаются пренебрежительно преподносить высшему свету, – то есть медхен фюр аллес[44].

59

59

Однако все эти тайны радости и утаенные волнения остались в прошлом, как остаются в этом, принадлежащем теперь легендам «Бергхофа» и всей Германии, прошлом их тайные встречи в «Пещере невинности». Если воспоминания и нахлынули на Еву, пока она ждала фюрера, чтобы здесь, в «Пещере», наедине, попрощаться с ним, то лишь потому, что отныне ставка главнокомандующего будет находиться в Восточной Пруссии, в Растенбурге. «Бергхоф», а вместе с ним Берхтесгаден, пустеет, словно полуразрушенный землетрясением дом, а весь этот край, уже названный фюрером «Альпийской крепостью», вновь превращается в полузабытую провинциальную окраину империи.

– Возможно, все же лучше для нас обоих, если я поеду вместе с тобой. В конце концов, в «Волчьем логове» ты нуждаешься в такой же моей поддержке, как и здесь, в «Бергхофе». – Глаза Евы предательски наполнились слезами, однако она все еще мужественно пыталась сдерживать себя и даже улыбаться, хотя улыбка казалась сейчас совершенно неуместной.

– Ты остаешься здесь. Так решено, – сухо, бесстрастно проговорил Адольф.

– Решено? Кем решено? – Она находилась в двух шагах от него, полусидя на подоконнике. Однако Гитлер был занят своими мыслями и почти не обращал внимания ни на растерзанное лицо Евы, ни на заметно оголенные ноги, ни на изогнутый стан. – Ведь ты фюрер великой Германии. Ты. Кто может решать вместо тебя?