– Где именно должна появиться эта крепость, мой фюрер? – безо всякого энтузиазма спросил фельдмаршал. Сейчас он с гневом думал о том, что, пока они бесцельно курсируют между Зальцбургом и «Бергхофом», англо-американцы дырявят их и без того захудалую оборону в Нормандии и упорно приближаются к Парижу. Точно так же, как на Востоке русские орды уже подходят к отрогам Карпат и болотам Мазовии. К тому же он совершенно не понимал, какого дьявола фюрер взял его с собой, возвращаясь в «Бергхоф». Почему именно его, а не Бормана. Словно знал, что они с рейхслейтером сговорились ощетиниться против Евы Браун и ее затянувшегося рейхсромана, и поэтому стремился во что бы то ни стало разъединить их.

– Вы не так понимаете ситуацию, фельдмаршал. Альпийская крепость должна вобрать в себя целую систему крепостей и укреплений, которые бы охватывали весь массив Унтерсберг с его священными вершинами, «Бергхофом» и «Орлиным гнездом». Это цепь полевых аэродромов вокруг массива; госпитали, склады оружия и продовольствия в его скалах; а в долинах и на склонах – врытые в грунт танки и самоходные орудия. И, конечно же, несколько площадок для «Фау». И чтобы каждый сантиметр неба простреливался зенитками и даже фаустпатронами. Да-да, с вершины горы самолет вполне можно сбить и фаустпатроном. Готовясь к войне в горах, мы должны помнить и об этом.

Выслушивая его фантазии, Кейтель сочувственно ухмылялся. Он уже много раз становился свидетелем того, как фюрер упражнялся в красноречии, рассматривая то полуфантастические проекты превращения его родного Линца в «самый прекрасный город на Дунае», то проект новой застройки Мюнхена огромными дворцами и музеями, размеры, пышность и необычность форм которых потрясала бы видевших виды иностранцев. Не говоря уже о прожектах по перестройке Берлина, будущей столицы мира, по проспектам которой раз в год можно было бы проводить колонны киргизов. Почему вдруг киргизов, а не русских или китайцев, этого Кейтель понять не мог[48].

Однако помнил, что, согласно официальной версии, Берлин должен быть превращен в германский Вавилон – с огромным храмом, который вмещал бы до ста восьмидесяти тысяч человек, и со специальной трибуны которого фюрер мог бы объявлять свои основные решения; с невиданной доселе восьмидесятиметровой Триумфальной аркой, которую связывала бы с рейхсхрамом пятикилометровая улица, превращенная в гигантский музей архитектуры, скульптуры и воинской славы Германии под открытым небом…

Но вот о крепости в Унтерсберге… О такой крепости доселе слышать ему не приходилось.