– Вы слышите меня?

Большим усилием воли поручик попытался кивнуть, но это ему не удалось.

– Ранение, как ни странно, легкое, – чеканил немец на чистом русском. – Судить вас не будут. Вы поступили, как велит честь офицера. Что касается майора Рашковского – его мы накажем.

Соседняя койка была пуста. Кроме них, в палате никого. Рванула дверь медсестра, но, наткнувшись на суровый взгляд эсэсовца, вышла. Розданов, однако, успел заметить, что ноги у нее высокие, налитые – ноги красивой женщины из все того же бренного богоугодного мира.

– Вы прекрасно слышите меня. И понимаете, – не спрашивал, а скорее внушал ему немец.

Розданов едва заметно кивнул. Или, может, ему только показалось, что сумел кивнуть. Во всяком случае эсэсовец уловил это движение.

– Я – гауптштурмфюрер Штубер. Мы встречались с вами в кабинете Рашковского.

– Штубер, – едва слышно повторил Розданов.

«Да, это он». Только теперь вспомнил поручик, где видел этого немца. Он сразу отметил про себя, что лицо знакомое и принадлежит явно не его предку, подполковнику Розданову, застрелившемуся в первую мировую в ту минуту, когда его, раненого, немцы пытались взять в плен.

«А ты даже застрелиться по-человечески не сумел, – упрекнул себя поручик. – Зато с какой дьявольской неотвратимостью повторяется судьба».

– Говорят, какое-то время вы жили в Италии. И владеете итальянским. Верить?

– Верьте, – прохрипел Розданов. Голова его пылала такой адской болью, словно в ней разгорался огромный костер. И черти плясали на углях.

– А потом вброд преодолели Ла-Манш, после чего сумели изучить английский.

«Что ему нужно от меня? Лучше бы погасил это страшное пламя. Ах да, он ведь не врач. Он – палач. Он явился сюда не гасить, а разводить костер».

– Я спросил вас об английском.

– Английский знал с детства, – оказывается, говорить не настолько трудно, как он ожидал. Главное решиться. Но левая часть груди отмерла. Неужели действительно отмерла?!

– И немного владеете французским. Как всякий уважающий себя русский дворянин.

«Как всякий уважающий себя… Верно заметил. Дворянин-офицер, не сумевший пустить себе пулю в лоб, чтобы достойно уйти. В среде русского офицерства такое считалось еще бо́льшим позором, чем стерпеть плевок в лицо».

– Со своим итальянским вы бы мне сейчас очень пригодились, Розданов. Вам не повезло вдвойне: упустили еще один шанс. Впрочем, с английским тоже понадобитесь, как и с русским. Врач обещает поставить вас на ноги уже через три недели.

«Через три… недели?! – изумился Розданов. – Но ради чего? Чтобы опять бродить по этой проклятой бойне, именуемой Европой? Так ведь хватит уже. И так по горло в крови».