– Вот именно, – ответил я. – Мир, в котором нам пришлось бы жить, если бы победили фанатики.

– Хороший мемориал, – сказал он, понимающе кивнув. – Лучше какой-нибудь дурацкой статуи.

Я взглянул на дорогу впереди. Пробка начала рассасываться, и я продолжил свой рассказ:

– Посетив пару раз Бебельплац, я убедился, что пустая библиотека не единственное, что заслуживает там внимания. Старый уборщик с водянистыми глазами, подметавший площадь каждое воскресенье, оказался не тем, за кого себя выдавал.

– Как вы узнали? – спросил Шептун с явным профессиональным интересом.

– Его легенда выглядела не вполне убедительной. Он чересчур усердно делал свою работу, а серый рабочий комбинезон был слишком ладно скроен. Однажды я спросил, зачем он подметает площадь. Старик ответил, что ему семьдесят лет, работу найти трудно, а человеку нужно чем-нибудь зарабатывать себе на жизнь. Потом он увидел выражение моего лица и перестал лгать. «Дворник» присел, закатал рукав и показал татуировку – семь выцветших цифр на запястье.

Оказалось, что он еврей. На скамейках грелись на солнце его ровесники в воскресных костюмах. Старик сказал, что, как и большинство немцев, эти люди утратили уверенность в себе, но по существу не изменились: в глубине души звучат прежние песни. Он сказал, что подметает площадь, чтобы они смотрели на него и видели: еврей выжил, его народ все вытерпел, нация жива. Эта площадь была его местью. А в детстве она служила ему площадкой для игр. Он находился здесь и в тот вечер, когда пришли нацисты. Я не поверил ему: что мог делать в таком месте семилетний еврейский ребенок? Тогда он указал на университет и сказал, что его отец работал там библиотекарем, а семья жила здесь же, на служебной квартире.

Через несколько лет после факельного шествия толпа пришла за ним и его родными. «Всегда одно и то же, – сказал старик. – Сначала они сжигают книги, а потом принимаются за людей». Из всей его семьи, состоявшей из родителей и пяти детей, выжил он один. За пять лет он прошел через три лагеря смерти, включая Аушвиц. Просто чудо, что этот еврей остался жив, и я спросил его, какой опыт он из всего этого вынес.

Старик рассмеялся и не сказал ничего оригинального. Смерть ужасна, страдание еще хуже, большинство людей по обе стороны колючей проволоки – идиоты. Подумав немного, он добавил, что все-таки кое-что усвоил: «Когда целая политическая система, бесчисленное количество граждан, миллионы людей, верящих в Бога, говорят, что хотят убить тебя, – к ним следует прислушаться».

Шептун повернулся ко мне: