– Нет! – высвободилась Мари. – Дай мне вещь, чтобы я держала ее в руках и помнила тебя.

– Нет у меня с собой ничего. Сейчас заедем в сувенирную лавку, купим тебе матрешку.

– Не хочу матрешку. Дай мне брелок от ключей, зажигалку, любую мелочь. Твою!

– Что за чушь?

– Обещай мне, что приедешь ко мне. Я устрою тебя в лучшем виде. Ты ни в чем не будешь знать отказа. Я найду тебе превосходную работу, дом. Обещай!

Хабаров отстранился.

– Мы уже говорили на эту тему. Твои московские каникулы закончились.

Она обняла, поцеловала в уголок губ, потом вдруг рванула пуговицу на его рубашке и, победно улыбаясь, зажала трофей в кулачок.

– Я пришью ее в спальне к ковру! Буду засыпать и вспоминать тебя!

– Ковер с лебедями?

Мари удивленно вскинула брови.

– Нет. Я привезла его из Конго.

– Тогда пришей.

– Почему ты про лебедей спросил?

– Так… Многие их уважают, а я не люблю. Верности не существует…

Хабаров грустно усмехнулся, припомнив этот внезапно всплывший в памяти, казалось, совсем забытый эпизод.

«Про верность сужу по себе… Всю жизнь осуждал своих женщин, считал себя жертвой, несправедливо обиженным. Козырял: я предательство не прощаю! Слабый никогда не прощает. Прав Митрич! Если я осуждаю и презираю, любовь умирает. Если любовь умирает, что остается? Нервы. Страдания. Пустота. Одиночество. Мне всегда было так одиноко… Душа болит. Душу-то не обманешь…»

Он вздохнул, прислушался. Метель завывала с прежней силой. Сколько она будет продолжаться, одному Богу известно. Погода вторила его настроению.

«Жаль, в душу нельзя запустить этот буран, чтобы вымел, вычистил всё до зеркального блеска…»

– …Футбол, значит, смотрим. Прелестно! – жена рванула шнур из розетки и вызывающе встала перед телевизором.