В то же мгновение в запястье Ревизора вцепились десятки рук. На него навалились, уронили со стула, завернули руки за спину, наступили сверху подошвами ботинок на локти, колени, шею, прижимая, припечатывая к полу. Сопротивляться было бесполезно, было невозможно.

Ревизор проиграл. Снова проиграл. Безнадежно проиграл. Он даже не смог покончить с собой. Ему не дали покончить с собой. Не дали возможности умереть легко.

Он оказался слабее своих врагов. И глупее своих врагов.

Он проиграл!..

Тритон положил винтовку на подоконник и смачно сплюнул. Туда же на подоконник.

Он был доволен. Доволен выстрелом, но более всего доволен собой. Он один смог сделать то, что не смогли все эти хваленые охранники, бывшие менты. Если бы не он, они про… бы все дело.

— Гниды, — сказал он.

Сказал про охранников, бывших и настоящих ментов, про шефа, который предпочитал делать грязные дела чужими руками, и про того фраера, что хотел себя кончить столовым ножом, но не смог… Потому что ему не дал этого сделать он, Тритон. Потому что здесь он решает, кому умирать, а кому нет. И решает, как умирать. Фраеру придется умирать трудно. Придется умирать так, что он будет молить о смерти, как о счастье.

Будет молить его, Тритона. Как молили многие другие. Как молили все,

Все! Без единого исключения.

Глава 57

Глава 57

— У нас все в порядке, — доложил по телефону Начальник службы безопасности. — Мы взяли его.

— Надеюсь, обошлось без эксцессов?

— Без. Все прошло очень тихо.

— Я понял вас. Держите меня в курсе.

Глава администрации положил трубку. И тут в порядке. Везде в порядке! Значит, все будет хорошо. Раз началось хорошо, то и будет хорошо. Значит, все получится! Должно получиться. Не может не получиться!..

Глава 58

Глава 58

Камера была маленькая. Вернее, даже не камера, каменный мешок непонятного назначения. Не тюрьма, не погреб, ни подсобное помещение, вообще непонятно что. Бетонные, без окон и даже без вентиляционных отдушин стены, крепкая из угольников и цельного листа металла дверь, причем без глазка, без прямоугольного оконца-«кормушки». В камере обязательно был бы глазок, была бы «кормушка» и было бы окно, забранное «намордником». Здесь — ничего. Нет даже привинченных к полу койки и стола. Только табурет. Один табурет среди голых стен, и над ним лампочка. И больше ничего.