Споры на дальней стороне поля битвы притихли.

– Сначала мы хотим получить наших людей, – отозвался голос с сильным акцентом. – Обмен.

– Нет, – ответил Длинный. – Выдайте Гриса и отправляйтесь домой. Когда уйдете, мы отпустим пленных. Никакого обмена не будет.

– Тогда и Гриса не получите.

Снизу постучали в потолок.

Брент заставил себя подумать о сестре, ее боли и унижении. Он взял длинный железный штырь, придвинулся к краю, просунул узкий конец между бледных ягодиц, ткнул им в волосатую мошонку и несколькими ударами вогнал в плоть. Меньше всего вой усатого напоминал человеческий крик.

Стиснув зубы от отвращения, Брент удалился от края. Сердце било в ребра, дрожали руки. Секундой позже выступающий конец штыря ударился, лязгнув, о каменную стену, и заложник снова взвыл нечеловеческим голосом.

– ¡Diablo! ¡Eres el Diablo!

– Нелюдь!

– Проклятый гринго!

Голосовые связки пленного не выдержали, но едва его голос оборвался, заговорило оружие. Пули засвистели над головой Брента, хлестнули по горной стене за спиной. Он прополз чуть вперед. Невидимая смерть проносилась выше, а внизу открыли огонь Длинный и Долорес.

Железо снова лязгнуло о камень, и немой зашипел от боли.

– Есть один! – крикнула снизу Долорес.

Пять стрел устремились с неба вниз, за барьер из повозок. Кто-то вскрикнул. Ответные выстрелы загремели из-под фургонов и из-за экипажей. Долорес и Длинный палили безостановочно. Полыхнуло в окне бирюзовой коляски. Брент прицелился, выстрелил и тут же послал вторую пулю вослед. Из коляски выпала и скатилась в траншею винтовка, а потом вывалился и сам стрелок.

Следом за ковбоем и Глубокие Озера выпустил пяток стрел. Они бесшумно взлетели в небо и оттуда обрушились за вражеские линии.

– ¡Puta, puta, puta![117] – закричал кто-то.

Фургоны и экипажи заходили ходуном. Брент повернулся к индейцу.