– Я открыл.

Лео рассмеялся, негромко, невесело.

– Дипломатичный ответ.

Феликс даже не улыбнулся.

– Дверь открыл я, – повторил Винсент. – Я помню. Я повернул замок, нажал на ручку и открыл дверь.

Кровь бросилась Феликсу в лицо. Он старался понять, как они все трое могли стоять у двери, а потом каждый верил, что открыл именно он.

– Блин, а я? Меня там не было? Лео прыгнул ему на спину, ты открыл дверь, а я… Может, я сидел на стуле в кухне? В туалете? Может, меня вообще не существовало… может, это вы плюнули маме в лицо? Вы? Кто из вас в таком случае?

– Да какая разница? – сказал Лео.

– Большая. Для меня.

Просторный гараж, полная тишина. Грохот петард и шутих снаружи усиливался. Лео кивнул Феликсу.

– Это в самом деле уже ничего не значит.

Три бокала для шампанского в руке Лео, тридцать секунд до полуночи. Он поднял гаражную дверь к звездному ночному небу, испещренному вспышками фейерверков. Сорвал с горлышка бутылки золотую фольгу, выбил пробку, которая взвилась вверх и где-то упала.

– Будем!

Пенящееся вино в трех бокалах.

– За Гетрюгген, Фарсту, Сведмюру!

Он поднял бокал к небу, брызжущему красками, фейерверки расцветали и гасли.

– И за новый год – Эсму. Через два дня.

43

43

Гвозди, шурупы, гайки, пластид оттягивали плечо, ладонь сжимала ручку сумки. Он спокойно шел мимо людей, жующих сосиски, читающих вечерние газеты, пьющих кофе из бумажных стаканчиков, то и дело поглядывающих на огромное электронное табло напротив главного входа. Нейлоновая сумка весила килограммов десять, и он нес ее, подняв повыше, чтобы с виду она казалась легче, будто в ней одежда да туалетные принадлежности – словом, то, с чем пассажиры обычно проходят по мраморному полу Центрального вокзала.