– Похоже, уходят, – сказал Шаталов.

– Уходят, – подтвердил Илир.

Бек подбежал к стоящему под навесом грузовику, встал на заднее колесо, заглянул в кузов. Лежка Проскуриной была залита кровью. Вера с закрытыми глазами лежала на боку в неестественной позе, словно ее подняли и бросили, как тряпичную куклу. Бек залез через борт, встал рядом с ней на колени.

Проскурина чуть шевельнула губами:

– Деда…

– Никак не уразумею, – сказал Бармин по-русски, – почему так тихо стало?

Вокруг него в траве трещали кузнечики. И постепенно нарастал тяжелый гул моторов.

Отозвался Илир:

– Левый-два, я не понимаю по-русски.

Стремительно светало. Шаталов ужом выполз из-под перевернутой телеги. В прицел винтовки осмотрел восточные склоны и южный край поля. Поднялся в рост, поставил винтовку рядом с собой. Прямо на него мимо пассажирского терминала широким клином мчались бронетранспортеры с поднятыми российскими флагами. Номер центрального был знаком Шаталову лучше прочих.

– «Девятнадцатый», – сказал он. – Как я рад тебя видеть!

* * *

– Запад! Слышишь меня?

– Слышу! – Хашим остервенело продирался сквозь кустарник.

Смук смотрел, как далеко-далеко крошечные бронетранспортеры разъезжаются по летному полю, а следом за ними в аэропорт вползает колонна грузовиков и бензовозов.

Ближайшая к месту взрыва секция здания провалилась, обнажив перекрытия и дешевые офисные помещения. Гарь и цементная пыль медленно оседали на все вокруг, на одежду и кожу, припорошили волосы и бороду Смука, превратили его в подобие гипсовой статуи.

– Хашим, друг мой! Скажи мне, что я сплю.

– А я предупреждал тебя, Фитим, что нельзя доверяться этому Чаричу! Ты видишь? Югославы все-таки вмешались!

Смук покачал головой, вытер щеку ладонью, оставляя на ней черный развод копоти.

– Не югославы, Хашим! Это русские!