— Итак… — Борман постучал пальцами по столешнице, выказывая нетерпение.

Гиммлеру ничего более не оставалось, как лишь рассказать о последнем дне жизни Адольфа Гитлера. Буквально по минутам. Правда, не забывая вставлять в повествование фразы о собственной стоической, нелегкой и значимой роли. Разумеется, несколько преувеличенной.

Рейхслейтер слушал внимательно, иногда в задумчивости потирая кончик носа. Гиммлер изрядно удивился бы, если б узнал, что глава партийной канцелярии действительно очень внимательно слушает его.

Борман никогда не отличался сентиментальностью, однако сейчас он неожиданно для самого себя почувствовал, как слезы наворачиваются на глаза и заставляют их предательски блестеть. И неудивительно. Последние три года он не отходил от Гитлера ни на шаг, превратившись в его настоящую тень. Когда рейхслейтеру впервые донесли о готовящемся покушении, первым желанием стало рассказать обо всем канцлеру. Но, тщательно взвесив все позиции, он пришел к выводу, что все должно течь так, как задумано. Кем? Вопрос второстепенный. Летом 1944 года фюрер стал нужен Мартину Борману мертвым. Война шла к концу, а потому каждый теперь был сам за себя. Авторитет фюрера мог сыграть с ним злую шутку. И полков-ник Штауффенберг услышал его желание.

— Фюрер умер как солдат, — произнес Гиммлер в заключение. — На поле боя. От вражеской руки.

— Да, Генрих. Я с вами согласен.

Гиммлер терпеливо ждал продолжения беседы. Теперь настала очередь Бормана рассказать о минувших сутках. И рейхслейтер не заставил себя ждать.

— Генрих, вам известно, что сегодня ночью Адольф Гитлер выступил по радио?

— По Берлинскому радио, — уточнил рейхсфюрер.

— Верно, — неохотно подтвердил партийный лидер.

— Я даже знаю, кем была зачитана эта речь.

— Что ж, значит, мы с вами можем говорить предельно откровенно. Итак, на данный момент мы стоим перед дилеммой: как нам продолжать вести внешнюю и внутреннюю политику Германии? Вы согласны?

— В некоторой степени.

— Но смерть Гитлера, даже если бы о ней сообщили массам, ничего бы, согласитесь, не решила. Даже наоборот: подобного рода известие привело бы нацию к катастрофе. У нас просто не было выхода, кроме как сделать подмену двойником. Но, повторяю, исключительно ради спасения рейха.

«Врешь, — мысленно отрезал рейхсфюрер. — Бургдорф до сих пор не найден, вот ты ко мне и приехал. Был бы двойник у тебя в руках — ты вел бы себя иначе. А теперь плетешь тут словесные кружева лишь с одной целью: хочешь выведать, не у меня ли Бургдорф».

— Предположим, рейх мы спасли. И что будет после… — Гиммлер специально не закончил фразу: многоточие его вполне устраивало.