– Как обычно, по трупам, – ответил Цент.

– Это невозможно. Наверху целая армия….

– Была, – опечалил его изверг из девяностых. – Теперь уже нет. Ну, гнида небритая, это ты Будимир?

– Я. А вы кто такие?

– Я Цент, крутой перец. Это Машка, баба глупая. А вот тот ущербный зовется Владиком.

Будимир вдруг начал ходить туда-сюда, яростно жестикулировать и сердито бормотать:

– Я так и знал! Знал, что старые боги попытаются помешать мне. Кто из них вас послал? Перун? Велес?

– Да, – коварно ответил Цент, хотя знать не знал, кто такие Перун с Велесом, а посылали его последний раз еще в детском саду, за что крошка Цент тут же жестоко отомстил, ударив пославшего по голове горшком.

– Ну, так вы опоздали, – гнусно захихикал бородатый злодей. – Этого уже не остановить. Кощей восстанет. Вы не сможете ему помешать. Он уничтожит вас, уничтожит старых богов, и будет править тысячу лет. А в благодарность за мои труды он сделает меня своим наместником в мире смертных. Я буду самым главным. Все будут передо мной на коленях ползать и немытые ноги мне целовать.

– Что у вас за сдвиг на теме немытых ног? – поморщился Цент. – Извращенцы какие-то, ей-богу.

– Люди это заслужили! – зарычал Будимир, так что изо рта у него полезла пузырчатая пена.

– Чем?

– Много чем!

– К примеру? – потребовал конкретики Цент. – Спора нет, некоторых я бы лично вырубил топором из генофонда нации, но в целом люди как люди.

– Если бы ты натерпелся от них того же, что и я, ты бы так не говорил! – срывающимся голосом прокричал Будимир.

– Объясни обстоятельно, – попросил Цент. – Излей душу. Хотелось бы понять твою мотивацию. Если причина уважительная, я мешать не буду. У меня тоже сердце не каменное, я чужую боль понимаю и сострадаю ей. Да мы тут вообще все сердобольные до безобразия, и я, и Машка, и вон тот тоже. Чем тебя обидели люди?

Цент говорил просто так, чтобы время потянуть, но бородатый Будимир вдруг начал, в самом деле, взахлеб пересказывать свою автобиографию, притом делал это так яростно и торопливо, что половины слов невозможно было разобрать. В основном исповедь состояла из перечисления злодеяний окружающих людей в отношении доброго и хорошего Будимира, который сам никого пальцем не тронул, а его все обижали, унижали и притесняли. Началось все с детского сада, где мальчик из старшей группы сломал крошке Будимиру его любимую игрушку, а одна девочка шутки ради надела ему горшок на голову, а тот, между прочим, отнюдь не был пуст.

Так проникся Будимир ненавистью к маленьким детям.

Травмированный всеми этими ужасами ребенок перешел в школу, но там стало еще хуже. Бездушные учителя все как один относились к нему предвзято, не делали даже попыток разглядеть бездну таланта и огромный интеллектуальный потенциал, вместо чего лепили двойку за двойкой, иногда внося в это безобразие некое разнообразие в виде унизительных троек из жалости. Будимир еще тогда понял, что это какой-то сговор. Учителя сознательно пытались погубить его, такого одаренного и гениального, поэтому и находили по семьдесят ошибок в его диктантах и громко изумлялись, как это можно в девятом классе не понимать, что такое десятичные дроби и для чего они нужны. Иные, например трудовик, самая бездушная сволочь из всего педагогического коллектива нелюдей, или физрук, загадочным образом избегнувший Нюрнбергского трибунала нацистский палач, открытым текстом заявляли, что данный ребенок феноменально тупой. Предполагали даже наличие умственной отсталости и намекали на то, что таким альтернативно одаренным детишкам место в особых учебных заведениях, желательно закрытого типа, дабы свести к минимуму возможность контакта с нормальными людьми. Физрук вообще сказал, что этого мальчика не возьмут в амию даже в качестве тренировочной мишени, а все потому, что школьник Будимир в силу своей огромной гениальности, непонятной неразвитым умам, прыгал не через «козла», а проползал под ним, и продолжал делать именно по-своему даже после тысячи объяснений, как надо.