Даниил и Чиж видели эту сцену сквозь бойницы поста. Когда Ньюкомб наконец-то скрылся в лесу, унося на плече Кэтрин, они недоуменно переглянулись.

Биля еще раз подогнал тут и там одежду, попрыгал и несколько раз взмахнул руками.

– С ума ты сошел, Григорий! – сказал Кравченко. – Да ведь англичанин этот клятый прав. Деньжищи эти опять против нас встанут, если он тебя срубит! Застрелить его как собаку, как поближе подойдет, да и вся недолга.

– Кажется, баба его к нам бежала, – сказал Чиж.

– Женщины вообще нервные, – заметил Даниил.

– А коли зарубит он тебя? – снова спросил Кравченко Билю.

– Нет. Бог того не допустит.

– Ты Бога не искушай! Баба его бежала к нам? – Кравченко повернулся к Чижу.

Вернигора с интересом поднял голову от своего занятия. Он перевязывал руку, выше локтя обожженную пулей.

– Да, вроде бежала, – ответил Чиж и пожал плечами. – Кровищи столько сегодня, что не только жинке, но и мне самому уже тошно.

Биля посмотрел через бойницу. Ньюкомб уже шел к пакгаузу, неся под мышкой две сабли.

Кравченко схватил есаула за грудки и заявил:

– Григорий, не пущу!

Биля резко отмахнулся, и Кравченко полетел в угол.

– Первый раз ты на меня руку поднял, товарищ, – сказал он и растерянно посмотрел на Билю.

– Федор, смотри в оба! – сказал есаул Чижу. – Через тебя меня Господь ведет, через тебя будет и разрешение.

– Гриша, западня это! Убьет он тебя! – заявил Кравченко и вскочил на ноги. – У тебя сердце за сына почернело. Не воин ты! Накажет и нас теперь Господь за тебя!

Биля ничего на это не ответил и вышел из пакгауза.

Лязгнули, скрестившись, сабли.

С первого удара Биле стало ясно, что ему придется нелегко. Против него были высокое мастерство, подвижный ум и стальная сила. Ньюкомб атаковал, но все его удары разбивались о холодную, зрячую ярость Били.