— При одном условии: если это не повредит кому-либо, — заметил бригадир.

— Конечно!..

— Тогда даю!

— Тебе не приходило в голову, что я заставил Канариса отстать от меня?

— Ты — Канариса? — Семён хохотнул.

— Помнишь Симонова, что возил «Хозяина»?

— Санька, что ли? Конечно, помню… Нолмальный палень, — похоже, изобразил он Александра. — Но он-то причём здесь?

— А помнишь ту «Волгу», на которой он ездил?

— Которую утопил, что ли?

— Не утопил он её — на ней сейчас ездит Канарис.

— Да ладно! — не поверил бригадир.

— Век воли не видать! Канарис подбил Санька, и тот за два месяца свободы всё это и подстроил…

— Да ты что? А я, помню, подумал ещё: чего это его раньше на два месяца выпустили?

— Теперь тебе всё понятно?

— Ну, Режиссёр, ну ты и жук! — Он одобрительно похлопал меня по спине. — Держи пять, уважаю!

— Отдашь десять! — ответил я присказкой Лёвы-Жида, пожимая руку Семёна. — Поможешь?

— Без базара…

Уже на следующий день поначалу второй бригадир и ребята, потом и прапора изменили своё отношение ко мне, и всё покатило нормальным чередом. Причём торговля пошла так бойко, что в других лесных отрядах стали завидовать, а зависть — мерзопакостное чувство.

Короче говоря, продержался я на этой должности месяца три: меня «запалил» с водкой зам по режиму, который шустро подписал у «Хозяина» мою «пятнашку», меня кинули в ШИЗО, а завхозом назначили другого. На этот раз пятнадцать суток сиделось нехило: каждый день меня подогревал Семён — то чайку закинет, то сигарет, да и жратва носилась и в «нелётные» дни.

На двенадцатый день навестил Канарис: видимо, боялся, что моё письмо опоздает.