С воскрешением Форгьери, вернувшегося за чертежный стол, и блистательным Лаудой за рулем болида, который Форгьери сумел улучшить, а также с приходом Луки ди Монтедземоло, оказывавшего стабилизирующее воздействие в атмосфере византийских политических интриг, разыгрывавшихся на заводе, ситуация в команде обязана была улучшиться. Более того, исчезли все отвлекающие факторы в виде спорткар-программ конюшни, и все три этих одаренных человека теперь могли сконцентрироваться на одной-единственной цели: стать доминирующей силой в Формуле-1. Кто-то может заключить, что Энцо Феррари оказался задвинут на задний план, но это едва ли было так. Он по-прежнему был тесно вовлечен в процесс и, конечно же, играл роль арбитра во всех спорах, за ним по-прежнему оставалось последнее слово в выборе пилотов, переговорах со спонсорами, взаимодействиях с FIA и в определении внешней политики компании. Его ежегодные пресс-конференции, традиционно проводившиеся для представления новых формульных болидов конюшни, превращались в сцены с огромным количеством массовки. Сотни журналистов со всего мира стекались в Маранелло, чтобы стать свидетелями его театральных представлений — продолжительных, в духе Фиделя Кастро, речей, в которых находилось место монологам о текущих делах компании, чествованиям побед или прошлых успехов и зачастую очень изящным, красноречивым разоблачениям врагов, как прошлых, так и настоящих. И хотя на смену старым «придворным шутам» медленно, но верно приходил все ширившийся легион способных журналистов-профессионалов, Феррари по-прежнему оставался Императором — в мантии или без оной, — с радостью принимавшим от масс дань уважения. Однако быстро выяснилось, что до полного разгрома подхалимов, столь длительное время оказывавших влияние на дела Scuderia и ее традиционный уклад жизни, было еще очень далеко, и скоро они вернутся на авансцену.

Но, по крайней мере, в предстоящие несколько сезонов команда будет работать как подобает современной автоспортивной конюшне. По приезде в Маранелло (хотя он и дальше продолжит летать в Италию на частном самолете из своего дома в окрестностях Зальцбурга) Лауда испытал шок, своими глазами увидев масштаб деятельности гоночной equipe Ferrari, ее многосложность и продуманность. Толпы механиков, литейный цех — из которого за двадцать лет его работы вышли в буквальном смысле сотни прототипов моторов — команды инженеров, тестовый полигон и помещения с динамометрами произвели на него глубочайшее впечатление и заставили размышлять о том, как Ferrari вообще умудрялась проигрывать гонки, имея столь монументальные преимущества над соперниками.