Облака сгустились, ураган налетел, бросая корабль на рифы, всё заполнила чернота. Из корпуса корабля, который раньше казался окном коридора, ворвались потоки воды.

Наташа из дверного проема процедурной увидела, как зашёл Наумов. Походка его была неуверенной, его шатало из стороны в сторону.

Удар о камни оторвал переборку, и она ударила в голову самому капитану судна, и он, обездвиженный, упал, поглощаемый вниз потоками воды.

Наташа увидела, как Наумов рухнул на пол перед своей палатой. Больные часто падали от уколов, и это происшествие никого особо не тревожило, кроме неё. «Боже, что-то случилось». Она бросилась что есть сил к лежащему телу Наумова, быстро проверила пульс и зрачки. Из носа брызнула струйка крови. Оглянувшись по сторонам, увидела злорадно смотрящего санитара Ваню, она закричала:

– Что ты смотришь, придурок, срочно врача!

Упав рядом на колени, она принялась делать массаж сердца, поочередно с искусственным дыханием. Она уже не просто плакала, она рыдала.

– За что, Андрей, что они с тобой сделали?

Крик Василия «Блаженного» привёл в оцепенение всех обитателей отделения.

– А-А-А – А-А-А – А…, – воспалённые глаза, слёзы и истошный вопль, такого от Василия никто никогда не ожидал. Он подбежал к Наумову, упал на колени и закричал ещё громче, – Капитан, Капитан, – трепал он хэбэшную пижаму. Впервые он выговорил это слово правильно, – не оставляй, Капитан…

– Василий, уйди, – кричала Наташа, – врача, врача…

Время остановилось и превратилось в безумие, в которое окунулась Наталья. Она была готова в ярости от беспомощности сломать ребра Наумову, лишь бы сердце вновь забилось, пока её, с окровавленными губами от лица Наумова и с растекшейся тушью от слёз, не оттащили набежавшие врачи и санитары.

Корабль тонул, погружаясь в пучину, поглощавшую молодое тело капитана, и лишь, наверное, только сами морские дьяволы могли его спасти.

Шум, поднявшийся в отделении, заставил Ерохина вернуться и открыть дверь, посмотреть, что там. Войдя, он увидел лежащего на полу Наумова. И хотел, было двинуться вперед, но голос откуда-то сзади оборвал его движение. Отчетливый тихий, какой-то незнакомый: «За тридцать Серебряников Христа продал? Как Иуда-то продешевился. На осину полез!». В страхе Ерохин обернулся. В углу как всегда в любимой позе, скрестив руки, топтался Ванятка. Взгляд его был чистый и вразумительный, как никогда, и впервые он произносил слова членораздельные и понятные слуху. Как будто тысячи безумных глаз смеялись над Ерохиным: «Какой же ты дурак, Иуда».

– Я тебе устрою спокойную жизнь, придурок, ты у меня посмеёшься, – шептал он про себя в ужасе.