— Анна Тимофеевна, а ведь подчистую сгорело, а? Анна Тимофеевна, ведь ничего не осталось, а?

— Ничего не осталось…

Он усиленно называл ее Анной Тимофеевной. Он видел ее слезы и спешил так ее называть.

— Так уж и на самом деле я Анна Тимофеевна? — вытирая глаза концом темно-синего фартука, спросила она. — Чудно… И откуда ты узнал про это?

— Анна Тимофеевна, спалим остатки хлама, и я покажу вам, откуда узнал, как вас по отцу…

…В бывшем доме Еремеевых, где не завтра, так послезавтра должен был разместиться со своей канцелярией Совет хутора Затишного, окна настежь распахнуты, в глубине двух голландских печей со звонким гулом горят дрова — с таким гулом они горят на тихую морозную погоду. В комнатах пусто — ни стула, ни скамейки… Некрашеные полы, старательно вымытые, блестят сосновым блеском… Ни живой души тут. Буркин и Анна Еремеева во флигеле. Буркин сидит за столиком перед раскрытой папкой с протоколами. Он строго приказал садиться против него и Анне Еремеевой и теперь ждет, когда же она перестанет стесняться и сядет.

— Анна Тимофеевна, вы спрашивали, откуда знаю, как вас по батюшке, так велю: садитесь, а не сядете — не скажу…

— Ну и прилип же ты, Буркин, — говорит она и присаживается на край стула.

Буркин читает ей:

— «Взял слово Аким Иванович Зубков… «Я хочу сказать в защиту Анны Тимофеевны Еремеевой… Анну Тимофеевну выселять не следовало бы. И если она того желает — оставить ее в родном хуторе. Всем же нам доподлинно известно, что жила она в доме Еремеевых не как семьянин, а как замордованная батрачка. Света божьего человек не видал, а мы его к высылке в неизвестные края…» Женский голос: «Истинную правду говорит Аким Иванович. Еремеевы умели только надругаться над ней да душили работой». Другой женский голос: «Да об чем тут долго разговаривать?! Они же ее называли то Анюткой, то Шепелявкой…» А теперь я, Буркин, говорю: «Давайте, товарищи, вопрос этот считать полностью решенным и запишем в протоколе: «Анна Тимофеевна Еремеева, как бесправная, угнетаемая в семье кулаков Еремеевых, не подлежит выселению из хутора Затишного». Мужской сердитый голос: «А муж, он что, по-вашему, не властен над Анюткой… ну да, над Шепелявкой… А?» Буркин отвечает: «Властен, если она согласна и дальше подчиняться ему, то есть согласна остаться «Анюткой», «Шепелявкой». Женщины, те, кто ее хорошо знают, растолкуйте ей, что она у нас будет Анна Тимофеевна! Обязательно растолкуйте!»

— «Взял слово Аким Иванович Зубков… «Я хочу сказать в защиту Анны Тимофеевны Еремеевой… Анну Тимофеевну выселять не следовало бы. И если она того желает — оставить ее в родном хуторе. Всем же нам доподлинно известно, что жила она в доме Еремеевых не как семьянин, а как замордованная батрачка. Света божьего человек не видал, а мы его к высылке в неизвестные края…»