Грустно покачивая головой, Буркин успел посчитать крепкие, с высокими спинками стулья, поблескивающие желтоватой лакировкой. Их было восемнадцать… И он удивлялся, что до сих пор они не бросились ему в глаза, — так хитро они были расставлены в двух комнатах флигеля.

— Я-то, товарищ Буркин, обходилась без них… Три табуретки… На одну сама садилась, а две другие для тех, кто заглянет ко мне. Да чего я разговорилась… Ты, товарищ Буркин, дай приказ — и стулья отнесу в самую большую комнату.

Буркин заговорил не сразу, и заговорил с улыбкой сожаления:

— Анна Тимофеевна, наступила пора такая — будете сами себе приказывать. И зачем же вам мой приказ, если вы сами понимаете, что́ надо делать и для чего это надо делать?! А уж если чего не поймете — за разъяснением ко мне, к Буркину! Берите этого Буркина за ворот! — И он обеими руками дернул себя за ворот полушубка.

И Анна Тимофеевна беззвучно засмеялась в свою натруженную ладошку и тут же настороженно спросила:

— А ежели спросят: ну, Шепелявая, расскажи, как сжигала лики ампиратора и ампиратрицы?.. Дозволишь им сказать: спросите товарища Буркина — он в ответе за это?..

— Дозволяю так сказать! — широко взмахнул Буркин.

И они стали переносить в самую просторную комнату стулья, потом перенесли туда небольшой письменный стол. Его пришлось спускать с чердака. Буркин удивленно спросил:

— Неужто вы, Анна Тимофеевна, туда его затянули без посторонней помощи?

— Я и сама дивлюсь теперь, как это справилась с ним… Так они ж сказали: душа из тебя вон, ежели не сделаешь все так, как велим… Ну и втянула его сюда.

Потом они стачивали обрезанный шнур, на каком висела керосиновая лампа, освещавшая самую просторную комнату в доме.

Анна Тимофеевна, поддерживая деловой разговор с Буркиным, иногда вдруг забывалась, испуганно останавливалась, уходила в себя. И, словно очнувшись, тревожно спрашивала:

— А ты, товарищ Буркин, случаем, из Затишного не улепетнешь?.. Мы с тобой тут такое натворили, что мне быть битой и руганой целый век! Только подумать: ампиратора и его благоверную супругу сожгли дотла, стол, стулья — с чердака да прямо сюда, самая дорогая лампа, может, трехрублевая, была в саду закрыта, так я ее выкопала и тоже прямо сюда!.. Товарищ Буркин, не уезжай! Никуда не уезжай! Мне без тебя теперь ну никак невозможно… — И она суетливо стала вытирать рукавами глаза.

— Никуда я не собираюсь уезжать. А если придется уезжать, обязательно подумаю о вас, Анна Тимофеевна! Слышите?!

Слез у нее было мало — она их давно выплакала — и теперь слушала Буркина, устремив взгляд сухих глаз в пол, и на каждое его слово отвечала покачиванием головы.