– Нет, вранье – это когда задаешь вопрос, а я даю ложный ответ. Ты меня не спрашивала.

– Ты говорил про работу! На кой черт?!

– Я не лгал, – отрезает он. – Если сказал, что помогу, значит, помогу. Все будет отлично.

– Лжец!

– Я? – Он криво улыбается и через секунду истерично выпаливает: – А сама-то? Зная, какие мерзости творит твой дружок, молчишь в тряпочку! И это я – лжец?

– Сказал человек, прикрывший спину насильника! – рявкаю я. – Серьезно? Что он пообещал за сокрытие правды? Денег? Или тоже работу? Что стоило жизни невинной девушки?

– Ничего, Эмилия. – Шестирко темнеет лицом.

Я хмурюсь, не веря тому, что вижу. Первый раз я по-настоящему задела этого человека. У Виктора до того убитый взгляд, словно на его глазах фашисты расстреляли детей, невероятно трагический, потерянный и обреченный на вечные страдания.

– Вот как? – осторожно уточняю. – Ты у нас покровитель насильников?

Янтарные глаза блестят.

– Я считаю, что совершил отвратительный поступок, если ты хочешь знать о моем отношении к случившемуся; я всегда буду помнить, никогда себе этого не прощу, и нет дня, когда бы я не вспоминал о Еве, если ты хочешь знать об угрызениях моей совести; я поступил так, потому что Давид был моей семьей, если ты хочешь знать причину. Тот человек был для меня всем. Поэтому я понимаю… тебя. Поэтому – не осуждаю. Знаю, что ты чувствуешь. – Он поднимает руки, сдаваясь. – Ударь меня. Бей сколько хочешь. Давай. Я заслужил. Только не считай врагом. И хоть немного послушай. Ты попала в тот же капкан, в который когда-то попал я. Позволь помочь…

После минуты тишины Виктор сглатывает с таким трудом, что мне слышно.

Я зажмуриваюсь.

Сжимаю кулаки до хруста.

Верить в искренность Виктора – глупость, которую я не могу себе позволить. Однако верю. Такую боль в глазах невозможно подделать. Он боялся потерять родного человека, а я боюсь потерять Лео. Кем бы ни были дорогие нам люди, они единственные, кто забрался к нам в душу и разукрасил ее яркими цветами, подарил желание жить, а не существовать…

– Ты не можешь помочь, – бормочу я, бессильно опускаясь на ковер. Ноги словно отрезало. – Никто не может. Вырвать меня из капкана и не оставить в нем кусок моего сердца – не выйдет, ты разорвешь меня на части, и вряд ли я смогу потом оправиться.

– Заблуждаешься, Эми.

Я упираюсь ладонями в ковер. Чувствую, как слезы обжигают щеки. Виктор садится рядом и обнимает меня за плечи.

– Лео будто стал моим отражением, – шепчу я. – Если он исчезнет, это все равно что подойти к зеркалу и вместо себя… увидеть пустоту.

– Зеркало можно разбить, – едва слышно отвечает Шестирко.