Ирина молчала.

— Эй, ты чего? — спросила я.

В трубке послышались всхлипывания, которые очень быстро переросли в громкие рыдания. Ирина ревела белугой, не стесняясь и не скрывая своих чувств, у меня внутри тоже что-то дрогнуло, оборвалось, к горлу подкатил комок, и через секунду мы ревели уже с ней вдвоем, то ли от счастья, то ли от воспоминаний о пережитом. Мне, конечно, было легче, чем ей, я только один раз побывала на вызове, а Ира работала на Лысого уже второй год и уже давно потеряла надежду на избавление.

После нее я начала обзванивать всех подряд. Как ни странно, на работе или дома, но девушки сразу брали трубку, покорно выслушивали пароль и обреченными голосами произносили проклятое слово «готова». Что стояло за этим словом у каждой из них, мне было неведомо, да и не вынесла бы я одна всей этой тяжести, если бы они начали рассказывать о том, что пришлось пережить им за время рабства — слишком уж это было страшно и неприглядно. Всех их, как выяснилось, заранее выслеживали и просто похищали на улице средь бела дня… Идет девушка по безлюдному тротуару, подъезжает машина, открываются двери, выскакивают двое амбалов, хватают бедняжку и запихивают в машину, которая мгновенно срывается с места и исчезает за ближайшим углом. Дальше все развивалось по накатанному плану: фотосъемки, шантаж, бесплатная работа девушкой по вызову. Так у нас в России урки «сажают» порядочных женщин на проституцию. И ничего мы, женщины, не можем противопоставить этому произволу, некому нас защитить и обезопасить от таких ублюдков, каким был и до самой смерти, наверное, останется Лысун и ему подобные. Единственное, что могло спасти этих девушек, так это правда. Лучше было один раз переступить через себя, признаться кому-нибудь в постыдной съемке, зато потом чувствовать себя свободной. Ибо такова жалкая природа уголовников: пока мы их боимся — они на коне, но стоит показать им зубы, и они теряются. Или убивают, если их больше…

На следующий день мы сидели с боссом в офисе и сочиняли анонимное письмо для Иван Иваныча Колесникова. Родион попросил своих знакомых с Петровки, чтобы информация о вчерашнем аресте пока не просачивалась в прессу, поэтому мы были уверены, что толстяк еще ничего не знает о постигшем Лысуна «несчастье». Босс уже смонтировал небольшой фрагмент фильма для демонстрации и переписал его на обычную бытовую видеокассету. Оригиналы отнес в подземный бункер и зарыл почти так же глубоко, как Иван Грозный свою библиотеку. Даже я не знала, куда он их спрятал. Как он пояснил, это делалось для моей же безопасности. Как только бандиты узнают, что в наше распоряжение попали подобные взрывоопасные материалы, они вместе с подчиненными уличенного генерала из МВД начнут рыть землю в поисках источника компромата и не успокоятся, пока не найдут. Если, конечно, их не посадят раньше. Поэтому нам нужна была конспирация, конспирация и еще раз конспирация. Ни одна живая душа, кроме нас троих, не должна была знать, что мы как-то причастны к этому. Если хоть кто-то пронюхает, что-то заподозрит — нам конец. С нами даже разбираться не станут, а просто придут и перестреляют. Это ведь мы, простые люди, смертны, а мафия, она, как и везде, бессмертна. По крайней мере пытается таковой быть. Шура, предупрежденный Родионом о возможных последствиях, безвылазно сидел дома и ждал, когда мы выколотим деньги и отсыплем ему его честно заработанную долю.