Вы входите. Не видите ничего (как и прежде) кроме превосходных фресок Пювиса де Шаванна и пошлостей рядом. Вы не снимаете шляпы, что очень тягостно в жаркую погоду, вы удивляетесь, вы смеетесь над таким количеством торжественной глупости, думаете немного о «Наказаниях» (то есть о савойском пироге, пожирающем своего хулителя, и о «Ковчеге», где не достает одного только Фидия и имени Его отца).

В конце концов надо признаться, что мы, прочие хладнокровные люди, не можем не сожалеть, что на нахмуренную голову сбившегося с пути Беранже нахлобучили там неизменный круглый цилиндр.

Затем в моей голове все звучит припев, в моей упрямой голове, любящей больше всего, чтобы людей оставляли в покое:

(Мирабо, Марат и другие кое-что смыслят в этом) и упорно желающей узнать, что означает для правящих нами великих людей слово «пантеон», раз не существует больше ни богов, ни Бога.

Тема пантомимы Мальчишка Пьерро

Тема пантомимы

Мальчишка Пьерро

I

Пьерро родился в людном парижском квартале в семье мелких торговцев. Это хилый ребенок, проводящий все время на улице, где он по слабости мало играет, но уже начал бродяжить. Как все дети без исключения, он лакомка, но значительно больше, чем многие из них.

Двенадцатилетний, бледненький, худощавый подросток.

Серая блуза, длинный фартук из черного люстрина, застегнутый на спине, широкий черный с красным гимнастический пояс, панталоны до колен, серые чулки, грубые башмаки с вечно развязанными шнурками. Его главная забава – шагать по полувысохшей канаве, заставляя ноги медленно, с ласковым хлюпаньем погружаться в грязь, за что дома его награждают тумаками. Продолговатое лицо с расплывчатыми чертами, на тонкой шее, неопределенный нос с несоразмерно открытыми ноздрями. О, эти губы – воплощенное вожделение, и обведенные синевой внезапно вспыхивающие глаза!

II

Вперемежку с бедной толпой шмыгают взад и вперед поваренки, неся на головах корзины, покрытые такими белыми салфетками, а что за аромат оставляют они за собой! Так думает про себя Пьерро, каждое утро, каждый вечер и каждый полдень отправляясь в школу или торопливо убегая из нее с висящей через плечо на ремнях и хлопающей его по заду сумкой. Сегодня ему невтерпеж, паштеты слишком благоухают – решено. Он толкает одного из этих небесных мальчишек, ангелов, разносящих вкусные обеды: тот падает вместе с корзиной. И здесь, и там – всюду белые пятна. Прекрасная сборчатая шляпа бедного мальчугана без дальних слов летит по ветру, затем плывет по канаве. Его лотки и лопатки, покрытые белоснежным тиком, грубо прикладываются к жесткой грязной мостовой, а синие с тонкими белыми полосками панталоны получают в своей задней, в собственном смысле, части ту же ласку, без которой и они сами и их содержимое охотно бы обошлись, меж тем как из глаз злосчастного малыша сыплются тысячи искр. Корзина летит туда, салфетка сюда, начинка вверх, корка – вниз, клецки – направо, гребешки – налево, грабеж и разорение! Собирается народ. Ребенка поднимают, добрые люди вытирают его, обчищают, нахлобучивают ему шапку, похлопывают его по спине, по рукам, подбирают корку и корзинку, салфетку, клецки, гребешки и прочее; поэт-декадент сует карапузу десять су из своих сорока, омочив в пролитом соусе палец, похожий на «i» без точки, который он обсосал, прикрывшись ладонью.