Анатоль Франс со старинной книгой под мышкой, находкой рьяного ученого, только что сделанной на набережной при выходе из Мазаринской библиотеки, входил в сопровождении Эммануэля дез’Эссара, провинциального парижанина, приехавшего случайно на короткое время в Париж, или Альбэра Глатиньи, накануне приглашенного в Альгамбру на роль «импровизатора» и уже сожалеющего об Арментьере и Карпентра из-за любви к «Комическому роману» или других, блестящих, убежденных, пламенных, подобно им, уверенных в своем таланте. Чаще всего беседы, прерванные обедом этой молодежи, преимущественно в окрестных ресторанах, продолжались за полночь, до закрытия соседних театров Буфф.

Ежемесячные пирушки, вечера то у того, то у другого, предпочтительно у мэтров – Банвиля, Леконта де Лиля, поездки за город поддерживали взаимную привязанность и близость. Конечно, армия делилась на маленькие отряды по прихоти симпатий или соседства, но быстро все соединялись в целое, и самая тесная солидарность напоминала каждому о дорогом кружке, как только наступала решительная минута. Когда новый том появлялся у Лемэра (в то время исключительно у него), какое любопытство, хотя каждый знал его содержание наизусть, какой энтузиазм, а там, за стенами, в стране «филистеров», какая полемика, какое святое негодование!

Художники, музыканты – последние в небольшом числе, их искусство слишком уединяется и уединяет – были нам добрыми товарищами. Среди первых Фейан-Перрен, Манэ, который был немного старше нас, Фонтен, который в 1872 г. написал с двенадцати из нас великолепные портреты, под названием «Угол стола», быть может, лучшую свою картину, купленную за очень высокую цену одним любителем из Манчестера; наконец Гастон Базиль, убитый в бытность волонтером луарской армии в 1871 г., Кабане, такой своеобразный и ученый, Сиври, воплощенное вдохновение (в божественном и необычном значении этого слова), восторг и благородство, поэтическая душа с крыльями голубой птицы, Шабрие, веселый, как зяблик, и сладкозвучный, как соловей, чувствовали себя нашими братьями по лире и перелагали на музыку наши стихи, такими, каковы они есть, не искажая и не украшая их – громадное благодеяние, вознаграждаемое безграничной благодарностью и таковым же расположением со стороны слушателей, несведущих в гармонии, но чутких к красоте во всех ее проявлениях! Журналисты, романисты и – неоценимое сокровище – друзья без эпитетов, посвященные любители, единомышленные дилетанты, пополняли группу. Эдмон Мэтр, начитанный, как никто, язвитель, но остроумный, беспощадный к глупости и надежный советник, Бюрти, сам превосходный литератор и король знатоков, братья Гонкуры, славные противники, которые в суровые дни «Генриэтты Марешаль» испытали весь пыл нашего прямодушного преклонения перед гением, хотя бы он и не присоединялся к нашим начинаниям, и многие другие, перечисление которых не входит в план этой книги, ибо они слишком многочисленны и я должен был назвать лишь цвет этого цвета духовности.