— Простите, Сергей Васильевич, если я вмешиваюсь не в своё дело, — раздался из неосвещенного угла глухой, хрипловатый голос, — но на свете так много людей, желающих отправить вас на тот свет, что просто неразумно оказывать им в этом деле столь любезную услугу.

Выставив перед собой оружие, Зубатов от неожиданности присел и пригнулся.

— Кто там? — охрипшим от волнения голосом окликнул он темноту. — Как вы здесь оказались?

— Простите за вторжение. Ваш первый этаж и хлипкие оконные рамы не представляют из себя серьезной преграды, — в голосе невидимого собеседника послышался легкий флер самодовольства. — Я вытащил патроны из вашего оружия, но обещаю вернуть их и не мешать завершить начатое, если мы не договоримся.

— О чем мы должны договориться? Почему вас заинтересовала моя скромная персона? Только не говорите, что разрядили мой наган исключительно из-за беспокойства о моей жизни.

— Можете не верить, но так оно и есть. Мне пообещали, что вы, получив известие об отречении, обязательно захотите поупражняться с револьвером, и не обманули.

— Мистика какая-то.

— Согласен, но это не единственная причина, по которой мне захотелось с вами познакомиться.

— Что еще?

— В 1903 году вы общались с арестованным рабочим Прудниковым и сказали ему:

“Мне до боли бывает тяжело видеть, когда рабочий, придя к нам, чиновникам, просит о чем-либо, гнется перед нами чуть ли не в три погибели. Несчастный, жалкий, слепой человек! Не ты перед нами, а мы перед тобой должны гнуть спину. Ведь всем своим существованием, всем довольством жизни мы обязаны тебе, твоему неустанному труду. Могу ли я ему сказать это? Разумеется, нет. Вот почему я и уверен, что лучшее существование рабочего придет к нему вместе с ростом его самосознания.”

— Я уже и забыл про это…

— А он запомнил…

— Это он вас послал?

— Нет, меня вообще трудно послать. Мне предложили обратить внимание на вас в ответ на мои сетования о совершенно неприличном дефиците толковых администраторов среди революционеров.

— Вы предлагаете приколоть красный бант и пойти на пролетарскую демонстрацию?

— Ничего плохого не вижу в демонстрациях трудящихся, но нет. Я предлагаю реализовать ваши идеи, положенные под сукно царской властью. При Петросовете образована Чрезвычайная Комиссия для борьбы с контрреволюцией и саботажем, вот там и могут пригодиться ваше понимание интересов рабочего человека и готовность принуждать коммерсантов не терять человеческий облик в погоне за прибылью.

— Боюсь, что мне не хватит вашего революционного задора…