Запрет на ростовщичество и вывоз капитала, государственные инвестиции и монополия на внешнюю торговлю принесли за прошедший год больше денег, чем «пьяные бюджеты» господина Витте. Кстати, надо бы его уже отпустить: опасности не представляет… Витте отпустить, а в манифесте прописать категорический запрет для государственных служащих иметь зарубежные долги, ценные бумаги, векселя, недвижимость и прочие материальные капиталы…

Император вспомнил, как он сатанел на посту генсека, когда следователи НКВД докладывали о вскрытых тайных счетах, расписках, драгоценностях и акциях «ленинской гвардии», обнаруженных в ходе расследования весьма плодотворной в финансовом смысле заграничной деятельности Бухарина, Зиновьева, Каменева, Рыкова и прочих «несгибаемых профессиональных революционеров». Чего стоит один сейф товарища Яши Свердлова с килограммами драгоценностей и заграничными паспортами для всей семьи!

Повторения столь вопиющей продажи Родины оптом и в розницу допустить нельзя, поэтому обязательно нужен запрет и сразу же отдельной строкой оговорка, что отмена его, а равно ликвидация государственных монополий, снятие запрета на ростовщичество могут быть осуществлены только всенародным волеизъявлением – референдумом…

Он еще раз взглянул на стопку прошений. Как же хорошо, что он с первых дней своей работы начал перекраивать чиновничий аппарат. В старые меха новое вино лить бесполезно: все благие пожелания так и остались бы на бумаге. А сейчас, когда три четверти чиновников заменены «птенцами гнезда Вельяминова», такие указы и меморандумы – новая метла им в руки, чтобы было чем по-новому мести. Сами утвердятся и столыпинскому правительству не дадут забронзоветь…

* * *

Тень следующего посетителя легла на стол совершенно неожиданно. «Какие мягкие тут все-таки ковры. Совершенно не слышно шагов», – успел подумать император.

– Здравия желаю, товарищ генералиссимус, – раздался над ухом тихий вкрадчивый голос.

Хозяин кабинета удивленно вскинул глаза на моложавого военного в темно-зеленом кителе пограничной стражи. На его смуглом лице удивительным образом уживались по-детски припухлые губы, точеный нос с еле заметной горбинкой и тяжелые надбровные дуги, из-под которых внимательно и неподвижно смотрели огромные совиные глаза. Император прищурился, пытаясь сообразить, где он раньше видел это лицо и какая неправильность так смутила его и заставила вздрогнуть…

– Николай… Виссарионович, позвольте засвидетельствовать вам мое почтение и высказать искреннюю радость, что на этот раз между нами состоялся не только вербальный, но и визуальный контакт. И все благодаря вам… Не признаете? А вы ведь после последней нашей встречи так настойчиво пытались угадать по голосу и даже набросать в своем блокноте мой образ.