— Я и изначально была уверена, что в Харькове эти самолеты выпускать не получится, писала ему об этом неоднократно, и дело вовсе не в вредителях на производстве, как пытается нам доказать товарищ Уншлихт. Но раз Иосиф Станиславович считает, что это не так, я предлагаю его назначить директором Харьковского завода. Пусть он лично поруководит производством, изживет недостатки и выдаст стране хорошие летающие самолеты. Ну а если не выдаст, скажем, через полгода не выдаст, то мы будем считать его самого саботажником и диверсантом, а потому со спокойной совестью расстреляем.

— А если выдаст, то кого расстреливать будем? — поинтересовался Иосиф Виссарионович.

— Давайте меня, я не против.

— Вы так уверенно об этом говорите… То есть считаете, что товарищ Уншлихт производство самолетов наладить там не сможет?

— Да я в этом вообще не сомневаюсь. Если мужику дали руду с углем, но он дома в печке не смог выплавить из этого чугун, то кого наказывать надо? Мужика, который не выплавил или руководителя, который дал ему заведомо невыполнимое задание? Чтобы в Харькове строить такие самолеты, нужно выстроить там совершенно новый завод — но зачем, если в Нижнем завод прекрасно работает? Люди обученные там уже есть, оборудование тоже есть. Площадей для увеличения выпуска не хватает, но построить новые сборочные цеха много дешевле, чем строить новый завод с нуля. Опять же, в Нижнем есть кому обучить новых рабочих, а в Харькове — вот пусть товарищ Уншлихт их пообучает. Получится — хорошо, но ведь не получится…

— Так зачем же ждать полгода, давайте товарища Уншлихта сразу расстреляем, — пошутил Молотов.

— Э, нет. А помучаться перед расстрелом? Осознать глубину своего морального падения? Он же тоже прекрасно знает, что ничего у него не выйдет, так что как раз времени хватит для осознания…

Уншлихт во время этой «веселой» перепалки сидел молча, а когда совещание закончилось, то вышел в коридор и застрелился.

— Вот видите, Иосиф Станиславович тоже не сомневался, что занимался вредительством, — прокомментировала случившееся Ира, перешагивая через бездыханную тушку. — И под конец тоже не удержался от подлости: нет бы на улицу выйти, а теперь уборщицам пол мыть…

— Страшная женщина эта Ирина Алексеевна, — прокомментировал ее уход с совещания Молотов. — И бесстрашная.

— Ты еще не знаешь, насколько, — ответил Лазарь Моисеевич. И с содроганием вспомнил, как Ирина Алексеевна в прошлом году пригласила его «посмотреть на современный город» в Боровичи, как раз после того, как было принято окончательное постановление о реконструкции Москвы. Провинциальный городок Лазарю Моисеевичу понравился — продуманностью коммуникаций, да и качеством выстроенного там жилья. Но городок все равно был именно провинциальным, там самый высокий дом был пятиэтажный, причем единственный в городе. А Москва…