Я послал ей воздушный поцелуй.

Наська хихикнула и снова зачарованно погрузилась в изучение своей шкатулки.

В одном я был совершенно уверен: Продавцы ничего не делают просто так. Ничего волшебного в подарках нет, но умысел имеется.

Понять бы ещё, какой.

Постучав в дверь, я услышал слегка недоумённый голос Дарины:

— Да?

Кажется, они в двери не стучали.

Я вошёл.

Дарина лежала на накрытом одеялом матрасе и читала книжку. Просто читала! Самую обычную книжку, бумажную, старую. И было бы что-нибудь интересное, так ведь она читала Куприна!

Я вспомнил реплику Продавца и порадовался, что у неё в руках не Достоевский. А то пришлось бы допустить, что они предвидят будущее. Тогда уж совсем край, тогда можно лечь и помирать.

— Привет! — она обрадовалась, но вставать не стала, только книжку отложила. — Думала, позже придёшь.

— Уже выспался, — сказал я. — Наверное, из-за всех этих… мутагенов. Интересно?

— Ага! — радостно воскликнула Дарина.

— Тебе же, наверное, непонятно, — сказал я осторожно. — Не обижайся, мне самому многое непонятно, когда старых писателей читаю.

— Непонятно, — улыбнулась Дарина.

— Там хоть сноски какие-то есть, пояснения? — я присел рядом.

— Немного. Да я и не смотрю, так интереснее.

Она заметила, что я не понял, рассмеялась:

— Вот слушай… «Обитатели пригородного морского курорта — большей частью греки и евреи, жизнелюбивые и мнительные, как все южане, — поспешно перебирались в город. По размякшему шоссе без конца тянулись ломовые дроги, перегруженные всяческими домашними вещами: тюфяками, диванами, сундуками, стульями, умывальниками, самоварами. Жалко, и грустно, и противно было глядеть сквозь мутную кисею дождя на этот жалкий скарб, казавшийся таким изношенным, грязным и нищенским; на горничных и кухарок, сидевших на верху воза на мокром брезенте с какими-то утюгами, жестянками и корзинками в руках…»

— Ты на память цитируешь? — поразился я.