— Вот-вот. — согласился с ним Кутин. — И я подобным образом рассуждаю. Значит, шансы у нас есть. Кстати, что сообщают о контактах с хоботниками твои офицеры?

— Ну что… Контакты последнее время участились. Эти твари так и лезут на глаза. Вот только завалить, не то, что живым, так сказать, взять — не удаётся. Больно шустрые — как вода в унитазе!

— Леонид Викторыч, нужен, сильно нужен «язык»!

— А как? Твари летают — а мы нет.

— Ну что мне тебя — учить?! Организуй группу бойцов толковых, поставь задачу. Пообещай им… ну, квартиру в Москве — когда вернёмся — дом на Рублёвке… Не знаю. Что, нет на фронтире у тебя ушлых ребят?! И потом, эти твари, хоботники — тоже не бессмертные!

— А кто знает наверняка?! Не откусив, не поймёшь, а мы откусить пока не можем. И то — не совсем верно понимаете Вы настроение в войсках, Владимир Владимирович. — продолжил генерал несколько ехидно. — Кого Москвой теперь заманишь?! Скорее — наоборот. Не тот уже калач это, с душком он. Теперь, когда вскрылась сущность бытия в посмертии — как призраками становятся — кто, скажите мне, согласится жить на минном поле?! А Москва — это даже не минное поле, это болото с нехорошими слухами. Там людей погибло за день больше, чем за весь сорок первый — и у нас, и у немцев. Время городов прошло, не загонишь туда людей, хоть под дулом, хоть как. По деревням теперь — как всё закончится — жить будем. Города — это уже история.

— И ведь не поспоришь с тобой, Леонид Викторович! — усмехнулся Кутин. — В корень зришь. Ладно! Заканчиваем, господа. Давайте расходиться. Срамнова! После обеда, пожалуйста, зайдите ко мне. Приедет Патриарх, просил Вас быть. Всё. Все свободны…

* * *

То, что незаменимых людей нет, Владимир Владимирович Кутин усвоил ещё в те времена, когда только начал делать первые шаги в своей карьере в Комитете Государственной Безопасности СССР. Сперва были сомнения, но чем выше поднимался Кутин в иерархии Комитета, тем кристальнее становилось это понимание. С годами и опытом истина претепела изменения, и если бы теперь потребовалось дать чёткую интерпретацию, Владимир Владимирович изложил бы её так: незаменимых людей нет, заменить можно каждого. Главное — наличие лояльности и исчерпывающее понимание области приложения способностей. Второе, безусловно, необходимо, но первое — обязательно.

То, что данное правило работает, и работает исключительно, у Кутина не было сомнений, а были годы опыта и наблюдений. Исключительная способность выделить из огромной массы людей, копошащихся вокруг первого лица государства, тех единичных индивидуумов, на которых, после проведённого экскурса в законы и правила функционирования громоздкой государственной машины и её частных элементов, можно было смело возлагать ответственность за целые направления, структуры, проекты — была одним из сильнейших качеств Владимира Владимировича. Кутин умел «увидеть» человека, за плотными шторами повседневности рассмотреть, угадать, если хотите, потенциал лидера. Ну, или толкового исполнителя; локомотив, того, что будучи наделённым возможностями, сможет тащить в гору неподъёмный груз ответственности за порученное направление. И пусть по началу опыта нет; была бы лояльность. Не боги горшки обжигают. Поэтому, когда прозвенел неожиданный для большинства его сограждан звонок и Владимир Владимирович вдруг занял тот самый кабинет в Кремле, в Москву потянулись из Петербурга занимать свои кресла новые люди, сменяя на местах старых, эльцинских. Их основная характеристика — лояльность, преданность своему боссу. Люди Кутина… Прошло не так много времени и страна как-то утром осознала, что живёт в несколько отличном от недавнего времени. И по совершенно другим правилам. А через несколько лет в обиход вошёл термин — «вертикаль власти». Многие ухмылялись, но оспорить было сложно: после долгих лет метания и сползания по наклонной, власть в стране таки появилась — пусть и «вертикальная». Когда традиции отправления властных функций в стране, десятилетиями истязавшей себя и своих граждан реформами и экспериментов по живому, оказываются утерянными, а элита — отсутствующей, любая более или менее прочная власть становится благом.