С одной стороны, не утихала тема революционного, покарамазовски понятого отцеубийства (на этом строится сюжет «Петербурга» Андрея Белого: сын-революционер готовит покушение на отца – высокопоставленного царского чиновника). С другой стороны, естественные противоречия между поколениями, обусловленные разными временными эпохами, уже не всегда оборачивались нигилизмом, переходя в образованном слое (который и задает направленность общественного движения) в некое новое качество. По слову Блока (из поэмы «Возмездие»),

Угль нигилизма становится алмазом цивилизации.

В этой поэме сын, несмотря на сложные отношения с отцом, наследство получает от отца, а не от дяди: сюжет приезда героя к умершему отцу зеркально отражает приезд Евгения Онегина к дяде.

Это соображение об укоренении среди интеллигенции чувства наследства, которое принесла России европейско-христианская цивилизация, можно показать на чеховском рассказе «Студент», который сам писатель называл, по свидетельству Бунина, своей самой любимой вещью… Для начала напомню только, что обычно студент воспринимался как выразитель, даже как символ нигилизма. Причем как с положительным, так и с отрицательным знаком. Быть может, острее всего это проявилось у Достоевского (роман «Бесы») в пародийном переосмыслении огарёвского стихотворения «Студент». В романе стихотворение читает «бес» Петенька Верховенский:

Ждал, чтобы

Итак, народ под руководством «студента» идет к разрушению святынь и преданий, разрушению семьи, собственности, наследства. В рассказе Чехова, напротив, студент рассказывает «народу», двум крестьянским женщинам, евангельскую историю об отречении Петра и чувствует, как его слово помогло этим двум простым женщинам-работницам ощутить неразрушимую связь времен, стать сопричастными далекому евангельскому прошлому. И студент «подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему… Прошлое, думал он, связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой» (курсив мой. – В.К.). Рассказ написан в 1894 г., спустя два десятилетия после «Бесов». А Чехов был не из тех писателей, что выдумывает желаемое, во всех своих построениях он всегда опирался на реальность. Значит, поменялось нечто в развитии русской общественности, и петровско-пушкинская традиция расширяющегося европейского образования проросла в русской жизни. К несчастью, она не стала определяющей. Ее преодолела традиция нигилизма. То, чему противостояла русская классика, победило.