Именно это происходило в коммунистической России, где молодежь была объявлена «барометром партии», чтобы руками этой самой молодежи уничтожить «партийных бояр», т. е. тех, кто совершил революцию и мог претендовать на оппозицию диктатору. Это одна из тем знаменитого романа Артура Кёстлера «Слепящая тьма» – о том, как ломали и убирали с дороги «старых» революционеров. Как и гитлеровская Германия, большевистская Россия отгородилась от истории. «Клячу истории загоним», – писал Маяковский, думая, что страна попала волевым усилием Октября из «царства необходимости в царство свободы». На самом деле историю и впрямь «загнали». Причем до такой степени, что казалось: уничтожена не только история, а даже сам эволюционный процесс. Напомню трагические строки Мандельштама 1932 г:

Надо сказать, что такое катастрофическое мироощущение поэта вполне объяснимо и не является слишком уж преувеличенным. Выход за пределы истории для человека и в самом деле равнозначен концу эволюции. Ведь эволюция человеческого рода, его антропогенез осуществляется через историю, через исторический процесс. Не случайно же считают (Ст. Говорухин и др.), что сталинская тирания породила в России «новый антропологический тип», ориентированный на понижение интеллектуальных и духовных способностей, на отказ от самодеятельности.

10. Возможен ли выход, или Русская классика как показатель «повзросления» культуры

10. Возможен ли выход, или Русская классика как показатель «повзросления» культуры

При большевиках произошла нигилистическая варваризация страны. А варвары, как обычно говорят, – это «сущие дети». И в самом деле, варварство есть детство культуры, цивилизация – зрелость, взрослость. Подростковый нигилизм (после изгнания из России нескольких миллионов взрослых, обладавших чувством ответственности) легко был усвоен всеми слоями народа. Словно исполнилось трагико-саркастическое преувеличение Достоевского: «Нигилизм явился у нас потому, что мы все нигилисты»[916] (курсив Достоевского. – В.К.). Способны ли мы взрослеть или обречены на вечную детскость? – это самый сокровенный вопрос отечественной культуры. Способны ли мы выбраться из «провала», который «сильнее наших сил»?

Если избежать здесь политологических сюжетов, а постараться подойти к проблеме, насколько это возможно, объективно и метафизически, то ответ должен быть скорее положительным.

Другое, не нигилистическое, могло быть, ибо оно было, осталось в национальной памяти, создав, пока еще нестойкую, раньше не существовавшую традицию – традицию преемственности, семейного наследования материальных и духовных ценностей. Прежде всего надо вспомнить, что с Петровских преобразований уже не отрицаются верховной властью, а становятся материально-духовной силой, способствующей цивилизации страны, – дворянские, промышленно-купеческие, разночинские роды, своеобразные династии, пронизавшие тело культуры, скреплявшие ее: Пушкины, Вяземские, Аксаковы, Самарины, Толстые, Строгановы, Шереметевы, Кавелины, Чичерины, Морозовы, Третьяковы, Мамонтовы, Щукины, Бунины, Менделеевы, Пастернаки, Цветаевы и т. д. Только с появлением таких родов и была осознана и отрефлексирована литературой и общественной мыслью проблема поколений как проблема, требующая разрешения. Ситуация к началу ХХ века была двойственной.