— Это он! — прошептала Кристина. — Тот, кого я видела!

Приглядевшись, Виктор различил торчащую из кокона голову. Она имела странную форму — ему показалось, что из нее растут шипы.

— Иди в мою комнату и принеси лампу…

— Что? Сейчас? Я тебя здесь не оставлю.

— Бы-стро, — сквозь зубы велел Виктор.

По его тону Кристина поняла, что сейчас не тот момент, когда нужно спорить, и стремительной птичкой выпорхнула за дверь.

Виктор стоял на пороге до самого ее возвращения — он не решился приблизиться к пленнику в полной темноте. Кто знает, что еще могло находиться в комнате?

Кристина вернулась. В руках она держала уже зажженную керосиновую лампу с его письменного стола.

Стоило сестре подойти, мрак, укрывающий помещение, немного рассеялся, но лучше бы он этого не делал. То, что открылось Кэндлам, пугало.

Комната, которая скрывалась под личиной гостевой спальни, была самым настоящим застенком — и вовсе не по причине ее месторасположения относительно спальни Виктора. В этой темнице страдали и умирали люди — это ощущалось здесь во всем. Спертый и вонючий воздух в комнате обдавал отчаянием.

Стены были сплошь обиты бурой тканью с едва читающимся узором в виде лилий и чертополоха. Эти «обои» в некоторых местах зияли прожженными проплешинами и выглядели столь древними, будто комната появилась здесь еще раньше, чем сам дом. У окна стоял огромный резной гардероб с точеными дверцами, бронзовыми витыми ручками и даже башенками; его украшал резной орнамент в виде листьев плюща. В углу примостилось пианино, напоминающее отросшую от грязно-бурой стены опухоль. Напротив пианино замерла, словно скальный утес посреди моря, старинная кровать с истлевшим пологом. Все пространство под ней было заполнено… костями! Хватило одного лишь взгляда, чтобы понять: человеческими. И их там было так много, что они даже вываливались из-под дубовой рамы.

Потрясенная Кристина зажала рот рукой. Виктор дернул головой, но не позволил себе даже отшатнуться. Сейчас, когда рядом сестра, он должен быть храбрым…

В углу, под потолком, действительно висел человек. Сплошь обмотанный алыми нитями и теми же нитями привязанный к стенам, он едва мог пошевелиться в своих путах. На его руках ржавели суставчатые латные перчатки, а на ногах — остроносые кованые башмаки, в которые были заправлены засаленные коричневые штаны. Больше на нем не было ничего, если не считать короны с длинными — не менее чем два фута каждый — зубцами.

«И как она не спадает с его головы? — подумал Виктор. — И как такие тонкие нити удерживают его во всем этом железе?»