И неизвестно, сколько прошло, может быть, год, а может быть, и пять лет. Однажды Гаспар отправился в Ханкенд за покупками. Вернулся через три недели, прихватив с собой лампу, десять кусков мыла, бидон керосина, зеленый чайник, двадцать вершков ситца и столько же белой бязи, одну фуражку почтового ведомства и жену по имени Вардуи, голоса которой он ни разу до этого не слышал и не услышит по крайней мере еще два месяца, а когда наконец услышит, это будет в первый и последний раз. Вардуи он встретил на ханкендском базаре: она сидела на корточках возле скобяной лавки и протягивала руку за подаянием. Она и к Гаспару протянула, но, взглянув на его лицо, проворно отдернула, застыдившись. Гаспар тоже вспомнил ее: она была из Лачина, отец ее, лудильщик Петрос, частенько приезжал к ним в село. Ему стало жаль эту некрасивую перезрелую девушку, стало жаль и себя, живущего в свои тридцать с лишним лет в одиночестве и скуке. «Ахчи, где твои родители?» — спросил он. Вардуи заплакала, размазывая слезы по плоскому некрасивому лицу. Стало ясно: родители погибли. «Хочешь пойти со мной?» — спросил он опять. Вардуи перестала плакать и посмотрела на него недоверчиво. «Тебя спрашиваю — хочешь?» Вардуи кивнула и опять заплакала — на этот раз по-другому заплакала, по-хорошему.

И еще привез он новость из Ханкенда:

— Сидите тут, как медведи в лесной чаще, и ничего не знаете!

Его спросили:

— А что мы должны знать?

— Большевики пришли, — сказал Гаспар, — они теперь везде хозяева!

Большевики? Кое-кто и раньше слышал о большевиках, но за кого они — этого никто не знал.

— А за кого они — за нас или за них?

— Они за бедных, — ответил Гаспар.

— Ты нам головы не мути, бедные есть и среди них! Ты прямо скажи, за кого большевики — за бедных армян или за бедных мусульман?

Этого Гаспар не знал.

— Большевики землю раздают! — сказал он.

— Кому раздают?

— Бедным.

— Тьфу ты… Каким бедным, тебя спрашивают?

Гаспар взбесился:

— Да что вы прицепились ко мне? Откуда мне звать, каким?!

И, поблескивая лакированным козырьком ведомственной фуражки, отправился на самый верх горы, где стоял его приземистый, как бы вылезающий из земли и никак не могущий вылезти домик, в котором уже хозяйничала Вардуи.

Войдя в дом, он посмотрел на жену и сказал:

— Давай мацуну[3] немножко.