КАНТОР. Конечно.

МЕДВЕДЕВ. И то, что он стал самым читаемым писателем русским ХХ в. – это все, конечно, делает сложным. Вы знаете, он вошел во все мировые чарты…

КАНТОР. Я знаю, да-да.

МЕДВЕДЕВ…И, так сказать, на Западе нас знают по Булгакову.

КАНТОР. И по Достоевскому, замечу.

МЕДВЕДЕВ. Да. XIX век – по Достоевскому, ХХ век – по Булгакову.

КАНТОР. Нет. ХХ век – тоже по Достоевскому. Я об этом рассказывал студентам, повторюсь. Как-то я попал в Германию, там жил вместе с немецкими философами. Они говорят: «Вы чем занимаетесь?» «Русской философией». «Чем?» «Русской философией».

МЕДВЕДЕВ. Такого же не существует для них. Или?

КАНТОР. «А кого?» Я начинаю называть имена, как мне кажется: Соловьёв, тот, другой… Взгляд, ничего не выражающий. Я говорю: «Достоевский». «О, да. Достоевский – это величайший гений, самый великий философ».

МЕДВЕДЕВ. Да, Достоевский в этом смысле открыл какую-то правду о человеке. Занимаясь литературой, он вышел на высшие уровни философии. Если в России не было традиции картезианского рационального философствования, то в России была и богословская мысль, и в России была великая русская литература, литература Достоевского.