Немецкие солдаты во время посещения Горы Афон.

1941 г.

Разумеется, у отца Софрония в 1941 году не было никаких мыслей о сотрудничестве с немцами: он лишь по послушанию принял делегацию немецких офицеров. Этого, однако, оказалось достаточно, чтобы обвинить его:

– Малограмотные и малодуховные монахи-националисты (а скорее всего те, кто стоял за ними) стали распространять слухи о сотрудничестве отца Софрония с немцами. При этом они несправедливо порочили его честное имя. Вот так обычно в жизни и бывает. Вместо благодарности за помощь в сохранении святынь Афона (по просьбе самих же святогорцев) его обвинили в грязном пособничестве оккупантам. Именно эта немилосердная травля и являлась главной, но мало кому известной причиной вынужденного отъезда отца Софрония со Святой Горы.

Переезд во Францию

Переезд во Францию

Покинув Афон, отец Софроний сначала приехал в Афины, где ожидал оформления документов, необходимых для въезда во Францию. Затем из афинского порта Пирей отправился пароходом в Марсель. Из Марселя вернулся туда, откуда уехал двадцать два года назад – в Париж.

Сначала он остановился у старого друга Леонардо Бенатова, который к тому времени стал преуспевающим художником, а также коллекционером живописи и антиквариата. У него было поместье в 40 км от Парижа, и там отец Софроний провел некоторое время. Потом он несколько раз переезжал с места на место, пока не нашел для себя жилье на третьем этаже башни «Донжон» 1303 года постройки в городке Сент-Женевьев-де-Буа неподалеку от Парижа.

Средневековая башня в г. Сент-Женевьев-де-Буа

Будучи уже немолодым человеком, он поступил на четвертый курс Свято-Сергиевского Богословского института: двадцать два года монашеской жизни на Афоне ему зачли за три года институтского курса. Однако и на этот раз его пребывание в стенах Богословского института оказалось недолгим, теперь уже по иной причине.

Рассказывает иеромонах Николай (Сахаров): «По приезде во Францию после войны старец, естественно, подал прошение о принятии его в клир Экзархата Русской Церкви. Старцу было чуждо сознание тех эмигрантов, которые разорвали литургическое общение с Патриаршей Церковью… считая борьбу с советскими властями самым существенным и самым важным моментом их жизни. В те годы принадлежать к юрисдикции Московской Патриархии во Франции, да и вообще на Западе, было связано с большими трудностями. Все посещавшие русский храм Московской Патриархии считались “агентами Сталина” и неизбежно подвергались моральным притеснениям. За свою приверженность Русской Патриаршей Церкви старец вынужден был уйти и из Свято-Сергиевского института в Париже. Однако эти испытания старец переживал с благодарностью к Богу: в них он видел “некую форму соучастия” в страданиях русского православного народа. Старец говорил: “Церковь в России – это Церковь во аде”. Его сильно влекло быть именно с ними, “во аде”, вместе с ними и молиться».