Ти-Цэ старался ни о чем не думать. И свесил ноги в расщелину вслед за остальными.

***

Когда скрежет когтей по камню последнего шагнувшего в бездну ученика затих, Наставник снял с пояса маленький кожаный мешочек и сполз с валуна на землю. Перед собой он высыпал горсть ракушек, которые подмигивали перламутром в слабом свете звезд.

Наставник задумчиво перебирал их пальцами: ракушки стукались и терлись друг об друга, как выбеленные старой звездой косточки. Он не дал их нежному блеску поглотить себя и бережно разложил перед собой в два ряда, полукругом. Двадцать восемь холодных сверкающих глаз уставились на него в ожидании.

На сей раз Наставник сунул руку в горловину прихваченного с собой мешка и извлек оттуда маленькое медное блюдечко с ручкой под два пальца, и вместе с ним – сверточек, в котором лежало несколько неровных благовонных шариков из смолы его собственного, Наставника, древа. Он высыпал их в медное блюдце, щелчком когтя запалил шарики древесной смолы, поводил над ракушками и положил в центре их полукруга. Дымок крутился и извивался такой тонкой и плотной струйкой, что казалось, его можно было подцепить пальцами и смотать в клубок.

– Я здесь, – прошептал Наставник.

Мужчина протянул руку и преградил дыму путь к небу. Сначала он бесновался, вытекал сквозь пальцы, но скоро послушно стал собираться под широкой ладонью кольцами.

– Твой Наставник здесь, – сказал он и закрыл глаза. – Наставник здесь, и просит звезды о помиловании твоего заблудшего духа. Покуда здесь, у скалы, твой приют, встань щитом перед своими младшими товарищами, не дай затупиться острию их разящих чаш. Раздели с ними радость победы, которую не познал при жизни, и да не заберет тебя пустота густая и необъятная, пока бьются сердца моих учеников. А когда меня самого оставит тело, вернусь за тобой. Отыщу и как родного сына усажу на ветвь древа, где с миром упокоится мой прах. Твое имя обрело вечную жизнь в моем чаде, и да будешь ты ему родным братом.

Наставник перевернул ладонь и подтолкнул к небу собравшееся под ней облако дыма, как подталкивают птицу с залатанным крылом.

Перед блюдцем с благовонной древесной смолой он начертал песком и щебнем имя. Над буквами и символами, сложившимися в «Ку-Ро», он соединил ладони и произнес:

– Благослови жизни своих собратьев, мой единственный павший ученик.

Из глубины его гортани раздался пробирающий до костей гром, который, стоило ему слегка приоткрыть рот, плавно перетек в горное эхо. В его пении терялись грани материальных и духовных миров.

Дымок закачался из стороны в сторону, но через минуту выпрямился и натянулся нитью между небом и землей, чтобы доставить молитву старого йакита звездам.