Имэн оскалился и пополз назад, пригибаясь к земле. Он хотел затеряться в тумане снаружи пещеры, чтобы растерзать его исподтишка…

Сердце Ти-Цэ подпрыгнуло к горлу, но он рванулся вперед и защелкнул щит по шву на его шее раньше, чем тот мог опомниться и развернуть крылья.

Ти-Цэ поморщился: разящая чаша очень тонко передавала все вибрации, и он почувствовал, как крошатся позвонки так явно, будто сломал шею имэн голыми руками. Еще клацающая зубами голова стукнулась о его грудь и упала к ногам, а содрогнувшееся тело, плеснув фонтаном крови, выскользнуло из пещеры и отправилось в недолгий полет до дна расщелины.

Ти-Цэ выдохнул и вышел из боевой стойки. Он смотрел на блеклое пятно – выход из пещеры, и замершую на его фоне беличью голову. Сердце шумно стучало в груди, и он накрыл его ладонью, чтобы утихомирить бег, но тут же отдернул руку: на белоснежной груди остался кровавый след. Он глянул на него сверху вниз, но увидел яркий образ давнего воспоминания: он, еще будучи ребенком, замирает в ожидании, когда Нововер перечеркнет на его груди кровавый прицел. Каким же далеким казалось детство, каким же далеким казался тот день…

Ти-Цэ улыбнулся. Тогда он был мальчишкой, ничего не знал и не умел, и вот теперь – почти взрослый мужчина, который убил своего первого настоящего врага.

Ти-Цэ медленно провел по алому пятну двумя пальцами и перечеркнул его свежем слоем крови. Страх ушел. Он был благословлен жить еще с того момента, как получил имя. С того момента, как впервые надел набедренную повязку. С того момента, как Наставник выковал для него разящую чашу.

И что-то подсказывало Ти-Цэ, что учитель и сейчас каким-то образом находится поблизости. Его присутствие ощущалось не только в умениях, запечатанных в его теле тренировками, но и как-то еще, на духовном уровне. А с таким союзником никакой страх Ти-Цэ был неведом.

Йакит закинул щит на плечо, подтянулся на руках за выступ с внешней стороны пещеры и отправился наводить порядок в мире, который был под его полным контролем.

***

– Аргх!

Еще один обломок когтя навеки остался в скале.

На дрожащих от напряжения руках йакит карабкался по крутому скользкому склону, но в очередной раз сорвался и пробороздил израненными пальцами добрых десять футов. Ти-Цэ не представлял, сколько еще протянет в таком темпе после стольких убийств: сбился со счета после одиннадцатого обезглавленного имэн.

С того момента, как ученики каждый в своей точке снесли голову первому имэн, в ущелье разверзся настоящий ад. Йакиты разворошили гнездо, и теперь были вынуждены убивать до тех пор, пока обитатели не прогнутся под их натиском, или пока у них самих от усталости не опустятся руки. Убить или быть убитым – таков был гимн этой ночи.