– Я не сплю. – Алиса спустилась вслед за девочкой по лестнице и дошла до джипа. Он был сильно перегружен, хотя никто из семейства в машину еще не садился.

Старый священник утопал в подушках, довольный, что смог отпустить наконец бешеную шутиху, которую держал так крепко. Он был опустошен и удовлетворен одновременно. Недельное бдение принесло свои скромные плоды. Вещи стали ясны, хоть и непостижимы. Ясность – это ключ и дверь. Его охватил блаженный сон, и тут в комнату прокралась Шула проведать, как он себя чувствует.

– Эй, отец, – прошептала она в темноту.

Ответом ей стал здоровый храп. Лицо на подушке было спокойным – небритым, почти беззубым, от усталости осунувшимся, но вполне удовлетворенным завершившимся делом. Лицо человека, прошедшего сквозь глаз бури, игольное ушко и разбитое зеркало – все за один рассекающий волны вояж.

– Благословен будь, – прошептала она еще тише и попятилась на цыпочках, чтобы ни в коем случае не разбудить измученного батюшку.

Ей не следовало волноваться. Он не проснулся, даже когда, грохоча и звеня лопастями, на церковное кладбище опустился древний вертолет «белл» – так близко от спальни старика, что винт аккуратно срезал верхушку разросшегося сиреневого куста.

Алисе пришлось дважды ездить в особняк Кармоди, доставляя туда семейство Йоханссен и все их пожитки. Перед первой поездкой они выгрузили на двор мотеля большую часть узлов. Девочка объяснила родичам, что миссис Кармоди потом вернется за остальным добром. Оставалась еще приличная куча. Алиса не помнила столько барахла месяц назад, когда они только прибыли, – всех этих кожаных тюков, корзин-ловушек и резных ящиков. Она велела девочке сказать семейству, чтобы те полезали в машину и не волновались – щен посторожит их добро. Все со смехом забрались в джип, кроме дедушки. Тот не желал оставлять свою главную ценность – большой плоский барабан. Диаметром не меньше ярда, он был сделан из оленьей кожи, туго натянутой на узкий обод из белой сосны, которую дедушка перед тем отпарил и согнул идеальным кругом. Нелл с барабаном забралась на капот, и Алиса привязала ее ремнем к ветровому стеклу. Так девочка и ехала всю дорогу, улыбаясь ветру и держа барабан за перекрестье сыромятной кожи на изнанке. Без всяких палочек тугая кожа гудела и выла весь долгий ухабистый путь, словно хриплый кантри-певец. Это было уместно – на лице барабана красовался исполненный в инупиатском стиле портрет чересчур благообразного Элвиса.