Светлый фон

Арройо был филиппинцем по национальности, американцем по рождению, лингвистом и юристом по образованию, его любили подчиненные — за добродушный характер, уважали коллеги — за коммуникабельность и ответственность. Кирихаре он не нравился за цепкость и проницательность. Но помимо всего этого, в Арройо было что-то такое, что обычно в досье идеального служащего не проскакивает. От этого «чего-то» Кирихаре из раза в раз делалось не по себе.

— И возникает вопрос, — не замечая или будто бы не замечая, как Кирихара на него косится, продолжает Арройо, — станут ли сослуживцы Боргеса ввязываться в бойню насмерть, чтобы отомстить за убийство его друга? Тут много аспектов, которые надо учитывать. Надо тщательно все взвесить, прежде чем действовать.

будто бы

— Говоря о его друге… — странным голосом тянет Бирч.

У Кирихары внутри затягивается узел. Он против воли вскидывается и напарывается на внимательный взгляд Арройо. Бирч делает еще одну затяжку.

А потом произносит следующее:

— Эйдан Рид жив. И оттиски у него.

* * *

Ближе к глубокой ночи, когда шумные военные уходят спать — остается только Боргес, — в трапезной становится совсем тихо. Рида слегка ведет от выпитого: он прислоняется к плечу Боргеса и смеется над шутками, смысла которых уже не понимает. Ребра, кажется, почти не болят, во всяком случае не после почти двух бутылок бамбузе. Салим — единственный, кто пьет мало, — и Нирмана — единственная, кто совсем не пьет, — тоже поддаются общей атмосфере: первый почти не кричит, вторая почти улыбается. Боргес и Садаф смеются раскатисто, в голос, и пьют больше всех. Рид не хочет думать о проблемах: об американцах, засевших где-то в городе, или о Картеле, который попытается их всех убить — рано или поздно. Или о Кирихаре, идущем отдельным пунктом. Скрижали уже у них, верно? Во всяком случае, если не будет сюрпризов, он надеется, что так оно и останется.

Он наливает себе еще.

Но, когда Эчизен ставит локти на стол и лицо его делается серьезным, а Лестари по правую его руку обводит всех взглядом, Рид вздыхает и опрокидывает в себя последнее блюдце: передышка, которую им дали, закончилась. Время работать.

— Что ж, — благодушно говорит епископ и оглядывает всех присутствующих, — вы, конечно, не помолились перед едой и умрете грешниками. Но ничего страшного. Прежде чем это произойдет, нам нужно кое-что обсудить.

— Ага, — громко и бесстрашно подает голос Рид. Знаете что? Пошло оно к черту. Это он тут сегодня герой! — Обсудить, как я хорош. Считаем: угнал самолет — раз, — он загибает палец, — угнал скрижали — два. По-моему, я даже перевыполнил план на месяц.