— Тише, Эллиот. — Арройо кладет ему руку на спину, и у Кирихары вся выдержка уходит на то, чтобы ее не сбросить. Он чувствует себя водородной бомбой: одно неловкое движение и — бах! Останетесь без руки, агент Арройо.

А потом сам Кирихара останется — без прикрытия.

— Сходи позови Ника…

— Не надо, — качает головой Бирч. — Пусть работает. Давайте в номер.

Второй снятый Службой номер — копия первого. Тут так же темно, так же душно, такая же плесень, вездесущая царица Явы, и Кирихаре тут так же тесно. Он останавливается у стены, в углу потемнее, и скрещивает руки на груди, заставляя себя молчать, пока Бирч сама не расскажет, что случилось и почему Хамайма-Тауэр взлетела на воздух.

Все становится понятно с двух слов:

— Диего Боргес.

А. Ну конечно. Стоило догадаться.

Кирихаре становится неуютно находиться в этом помещении, в этом городе, в этой стране. Люди по-разному переживают скорбь: кто-то пьет, кто-то уходит в себя, кто-то плачет, кто-то просаживает квартиру в Лас-Вегасе, — но если Диего Боргес в своей скорби взрывал здания криминальных королей…

Что могло ожидать Кирихару?

«Я разделаюсь с ними и вернусь за тобой».

Становится горько и смешно. Ты с того света не вернешься — зато твой друг легко кого-то туда отправит.

Может быть, Кирихара заслужил.

— Он что, — щурится Арройо, вытягивая сигарету из новой пачки и вставляя ее в зубы; он, видимо, собирался скончаться от рака легких до того, как Диего Боргес их всех порешит, — втроем с Лопесом и Таснем это провернул?

Верхний свет они не включают, только прикроватные торшеры. Желтый свет от древних ламп накаливания неровно застилает номер, оставляя простор для теней и ночного сумрака. Лица в этом свете у всех изможденные и недобрые. Даже у Бирч, железной леди. Почему-то сейчас особенно ярко проявляется ее возраст: Кирихаре кажется, что свет высвечивает на темной коже каждую морщинку.

— Нет, — она устало принимается расшнуровывать ботинки. — Намного хуже.

А? Да? Могло быть что-то хуже боливийского Карателя, вылезшего из комиксов «Марвел», чтобы снести им всем головы? Тогда Кирихара не уверен, что хочет это услышать.

Арройо разделяет его опасения — он хмыкает себе под нос с такой иронией, что Бирч поясняет: