– Судьба, – прошептала она, глядя на фото Лазарева, на его лучезарную фальшивую улыбку, – если пришло твое время, Семен Робинович, Судьба откроет мне двери.
В противном случае, она закончит карьеру и наконец будет свободна, у нее есть деньги, есть сын, может, и пора бы уже успокоиться. Но последнее слово скажет как всегда Судьба.
Она закрыла ноутбук и отложила в сторону, надо отдохнуть, завтра с утра начнется ее гонка за ключиком от посольства. Она откинула голову на спинку кресла и просто сидела в тишине, обдумывая свое новое дело, ее прервали лишь один раз – позвонил Ян, сообщил, что они завтра идут в поход. Я тоже, подумала Фатима, я тоже иду в поход за своим трофеем.
Они быстро распрощались, мальчику действительно понравилось в лагере, там было весело и интересно, поэтому долго он не занимал телефон. Поговорив с сыном, Фатима снова откинулась на спинку, радуясь, что он не заметил, какая она была рассеянная, в другой день он бы точно спросил, о чем она думает, «мам, о чем ты так трудно думаешь?», обычно говорил он с задумчивым лицом, и это ее всегда смешило. А сегодня его не было рядом, чтобы увидеть ее далекий взгляд и напряженное лицо, сегодня он был далеко, и ему там было весело, так как никогда не бывает с ней. Она снова ощутила укол ревности и вины, а еще какое-то отчаяние и бессилие. Рано или поздно он уйдет, и каким бы близким другом она ему ни стала, он вырастет и мягко, но безвозвратно уберет ее с первого места в своей жизни. У него появится подруга, потом она станет женой, может быть, у них будут дети. А где же будет она? Снова станет одинокой?
Когда она думала об этом, точно зная, что это время все равно настанет, ей хотелось никогда больше не видеть Яна, просто исчезнуть, покинуть его первой, чтобы не испытать потом такое чувство потери, потом, когда она привыкнет к нему, привыкнет быть главной в его жизни. Она понимала, что это подло, и не знала, сможет ли так поступить с ним, но мысли такие были, и за это она тоже чувствовала вину.
Просто она знала, что такое потеря, знала, что такое быть покинутой, и поклялась когда-то, что больше никогда не позволит никому так поступить с ней. И если для этого надо не любить, она сможет. Но она не смогла.
Не открывая глаз, она просидела в кресле, пока сумерки не опустились на Прагу и не вытеснили из комнаты последний свет. Она думала о сыне, о том мужчине, чье имя дала малышу, а еще она думала о себе и своем месте в жизни. Впервые за много лет она думала о будущем, и ничего радостного в этих мыслях не было. Она думала о том, что счастье – мираж, еще один сладкий обман этого лживого и прогнившего мира, она думала, что в мире потерь нет места приобретениям, ибо все, что ты найдешь, рано или поздно уйдет от тебя. Думала о том, все кончается, кроме мук, что радость всегда короче, чем печаль, а «нет» всегда сильнее, чем «да». Она думала, что любое удовольствие всегда несет страдание, сейчас или потом, тебе или окружающим, и за все надо платить, причем слишком большую цену. Она думала, что самое страшное проклятие –