– Подождите, – пыхтел Роби, проталкиваясь к ней, – я иду! Я все слышал!

– А теперь это услышат и все остальные, – шикнула она, когда он приблизился настолько, что мог ее расслышать, – вам вообще знакомо волшебное слово «тишина»?

– Извините. – По тону чувствовалось, что для него это просто слова, за которыми ничего не стоит, просто их надо было сказать, вот он и сказал. На Фатиму снова нахлынул прилив отвращения. Для говнюков, вроде Роби, слова всегда просто слова, набор букв, и не более. У человека есть честь, когда для него слово имеет вес, вспомнила она. Впрочем, для таких, как ее спутник, честь – всего лишь еще один набор букв, сказка для дураков, романтиков и остальных неудачников, вечно ищущих себя и оправдывающих свою жалкую жизнь такими вот басенками.

– Нам сюда, – проговорила она и отвернулась, а в ее глазах заплясали отблески того адского пламени, что бушевало в душе. Она жаждала крови, она была готова убивать. Время пришло, и она снова стала хищником, голодным и опасным.

Они проползли уже половину трубы, когда Роби увидел руку.

– Боже мой… – в голосе был шок, как будто он никогда раньше не видел ничего подобного или думал, что весь их увлекательный поход через вентиляцию – всего лишь не очень удачная развлекательная программа, – это же… это…

– Да, труп, – не останавливаясь, бросила Фатима, – а вы думали, все это розыгрыш? Не останавливайтесь, а то их тут станет больше.

Они поползли дальше, какое-то время тишину не нарушало ничего, кроме тяжелого дыхания Роби и шуршания ткани, никаких звуков из здания они не слышали, и Фатима не знала, радоваться ей или нет. Они еще не добрались до следующей комнаты, когда с улицы послышались выстрелы, крики и звон разбитого стекла. На этот раз там была перестрелка. Убирают охрану, подумала Фатима, не замедляя ход ни на секунду, а вот Роби опять остановился.

– Что это, во имя всего святого? Полиция?

– Не думаю. Вам бы лучше поспешить, – ответила она, – окна здесь большие, сами видите, труба дырявая, а пули не зря называют шальными.

Урод, подумала Фатима, изображает тут раненную душу ребенка, «О, Боже, я увидел труп!», «Ой, мамочка! Там стреляют!». Как будто сам не продает смерть, а скольких убили его пули, гранаты и стволы? Ох, ну продавать-то их совсем не страшно, правда? Она и сама не была святошей, кто знает, может, и она покупала оружие, прошедшее через Роби, и покупала не для коллекции или стрельбы по банкам, но из всех человеческих пороков Фатима больше всего ненавидела трусость и неблагодарность. А от Роби прямо веяло и первым, и вторым.