– Отношения? Прямо там, в студии?

– А-ха-ха! Не в этом смысле. А как они друг с другом разговаривали, якобы дискутируя, а по сути дули в одну державную дуду, как смотрели друг на друга. Жаль, что ты не видела, ты б сразу всё поняла. Представляешь?

– Представляю…

И в этот момент у меня сложился паззл, разрозненные элементы мозаики, непонятные прежде, соединились в целостную, ясную картинку. Вот, в чём причина Полинкиного пропадания и не особенного желания со мной видеться. Вот, что означал тот шёпот над закрытой ладонью трубкой – и кому предназначался этот шёпот. Вот почему как бы случайно упомянув при нашей последней встрече Тимура, Полина смотрела куда-то в сторону, избегая моего взгляда. Но это глупо! Мне же совершенно по фигу, ни капли не волнует то, что Тимур с кем-то крутит любовь! Впрочем, нет. Именно Полина – самый невероятный и невозможный вариант, в который трудно поверить.

– Вот ты прям, Людка, сразу всё поняла про их отношения, как же!

– Белочка! Поверь моей наблюдательности. Там ещё какие отношения и уже давно! Ты б это видела! Какая-то вербально-мимическая порнография, честное слово! Эти взгляды, эти глазки, покусывание губок – тьфу! Они будто бы спорили между собой, кто больше родину любит – коммунисты или нынешняя власть и новорожденная партия. Если звук выключить и только смотреть – любовники обсуждают своё последнее соитие, если не смотреть, а только слушать – какой-то пленум цэка капээсэс…

– Знаешь, а плевать! Ради бога, на здоровье! Меня больше шокирует, что Полина изменила мировоззрение на прямо противоположное. Это под влиянием отношений с Тимуром? Но тогда почему не КПРФ? Или она сама? Или что?..

– Помнишь, я писала тебе: политики – это не люди, а говно. Ещё одно доказательство.

– Не торопись с выводами. Я с ней поговорю. Может, её в заложниках держат.

– Ну, если только…

Да, я с ней непременно поговорю и не по телефону. Глаза в глаза.

– Что случилось, Белочка? – испуганно спросила Полина, когда я, после звонка, сделанного из телефонной будки прямо у её подъезда, выманила подругу на улицу для «очень важного разговора». С непроницаемым лицом я выждала необходимую паузу, чтобы как следует напрячь Полину, а добившись своего (та изъёрзалась, будто ей срочно нужно по-маленькому), спокойным тоном произнесла:

– И давно это у вас, Ивашкевич?

Кровь бросилась ей в лицо. Странно, она не могла не ожидать вопроса. Всё-таки чего-то боится. Вот дура! Не того боится. И не ту.

– Белка! Виновата я, конечно. Давно у нас, давно. И давно надо было тебе сказать. Почему-то я не решалась.