– Неужели тебе могло в голову прийти, что я буду ревновать или протестовать?

– Не знаю… а вдруг… ведь так бывает? Боялась тебя рассердить.

– Ну, да, я ведь такая страшная.

Мы стояли перед её подъездом, не сказать, что было уютно и приятно в этот ноябрьский вечер. Правда, я подготовилась и оделась тепло, а Полина всего лишь накинула пальто на домашний костюм.

– Бел… может, всё-таки в дом пойдём? Холодно тут, – поёжилась Поля.

– А его там нет?

– Нет, что ты. Мы пока вместе не живём… хотя планируем. Скоро поженимся.

– Ясно. Всё равно не хочу идти к тебе. Давай зайдём в подъезд, раз тебе холодно, – великодушно согласилась я.

Теперь мы стояли возле почтовых ящиков в чистеньком и отремонтированном подъезде старого, но ухоженного дома. Пришлось отойти на максимальное расстояние от зорко глядящей на нас из надёжно сколоченной будки пожилой консьержки. Естественно, на её беду, говорили очень тихо.

– Понимаешь, Поля. На Тимура мне, ты даже не представляешь, до какой степени, плевать. Убивает другое.

– Что? – Ивашкевич тревожно вглядывалась в моё лицо. Напрасный труд, Поленька!

– Во-первых, враньё. Я считала тебя близким другом. Зачем же врать?

– Так и я тебя считаю, – торопливо заговорила Полина, – боюсь тебя потерять, потому боялась сказать!

Я поцокала языком, отрицательно мотая головой:

– Не бьётся. Ты избегала меня почти год, не звонила, будто пряталась, не рвалась встречаться. В итоге даже не знаешь, что у меня мама умерла.

– Что? – вскрикнула та. – Когда, Белочка, родная, господи!

– Хорош причитать. Если бы мы общались, друг мой, – последние два слова я особенно подчеркнула голосом, – ты бы уже сто лет как знала об этом.

– Почему ты мне не…

– Я пыталась. Но у тебя был «круглый стол».

Поля отвернулась, чтобы не смотреть на меня.