Задумчиво глядя в бокал и перекатывая остатки напитка, Лаккомо даже задумался над тем, чтобы следующий раз остановиться на ночевку не во дворце, а в частном загородном домике. Не зря же когда-то он озадачился его анонимной покупкой и благоустройством. Как раз сгодится на такой случай, как сейчас.

Обижаются они… Да пускай!

Тем более пошло оно все…

Лаккомо впечатал бокал в стол, но крепкий материал лишь звякнул и уцелел.

Рывком поднявшись с места, вице-король направился в противоположную сторону, вглубь личных покоев. В голове неприятно зашумело, и по-хорошему не мешало бы освежиться в душе. Но отрезвленный после такого мозг обещал вновь начать напоминать о делах и старых давно принятых решениях.

Нет уж.

Зайдя в свою просторную спальню, Лаккомо, не включая свет, добрался до кровати и устало рухнул на нее. Только тогда он по-настоящему понял, как утомился за сутки. Ужасные, тяжелые, долгие и странные сутки. Казалось, что бой над планетой и общение с полиморфом были несколькими днями ранее, но нет… Каких-то десять часов назад он еще летел на корабле к Тории с машиной на борту. А до того, еще полдня назад командовал дурацкой военной операцией над планетой. Иногда время в космосе пролетает незаметно, отсчитывая недели, месяцы и проносящиеся годы. А иногда случается как сегодня, когда события одного перелета могут перевесить значимость целого десятилетия нудных полетов.

Тяжелый выдался день. И черная страшная усталость, наконец, настигла вице-короля и навалилась всей тяжестью, не давая расслабиться уснуть. Лаккомо долго ворочался, искал удобную позу, а, в конце концов, просто отбросил мешающую подушку. Легкий хмель сошел, снова давая волю мыслям, и Алиетт-Лэ вернулся к дневному разговору.

Все-таки Эйнаор был прав. Стоит только связаться с полиморфами против Цинтерры, как они оба попадут под удар. Тихий гадостный голос на грани сознания попытался уговорить все бросить. Уйти. Оставить. Прекратить эту бессмысленную возню.

Но нет… Так ведь нельзя. Это неправильно.

Что-то не давало покоя и зудело, напоминая об аморальности и несправедливости происходящего. Лаккомо не мог себе позволить бросить всё как есть и смириться с появлением таких машин. Просто – не мог. Что-то дикое виделось ему в таком состоянии. В самом факте наличия миллионов разумных, заключенных против их воли в кристаллы. Без возможности что-либо изменить. Без возможности двигаться. Без возможности жить. Вынужденные существовать в искалеченной оболочке, выполняя строгие приказы и не имея шанса заявить о своем заточении.