– Ну вот! Другое дело, Шляпа! Сразу бы так! – Он дружески положил мне левую руку на плечо, а правой молниеносно ударил под дых. Я согнулся пополам, понимая, что никогда больше не смогу вздохнуть. Второй раз он обычно бил сбоку в челюсть, а потом, когда человек падал, добавлял ногой по почками. Дворовая техника. Вжав голову в плечи, я хотел закрыть лицо ладонями, но не успел. Лемешев с каким-то индейским воплем бросился на врага, с разбега ткнув макушкой в бок. Тот от неожиданности отшатнулся, больно налетев поясницей на спинку Борькиной кровати. Пферд, не долго думая, вскочил, размахнулся и шарахнул врага сзади по голове подушкой. А тут еще здоровенный Папик подвалил и швырнул поплывшего злодея через бедро на пол:

– Я тебе покажу армяшку!

– Темную! – очнувшись от оцепенения, страшным голосом заорал Засухин и набросил на поверженного тираннозавра одеяло.

– У-у-бью… – захрипел Аркашка, пытаясь встать.

Но Пферд, размахнувшись, как молотобоец, окончательно снес его с ног новым, чудовищным ударом подушки. Жаринова никто уже не боялся. Мы принялись бить смешно дергавшееся под одеялом тело руками и ногами. Жирттрест сначала, не веря своим глазам, наблюдал за схваткой, а потом с протяжным стоном, напоминающим вой кота, загнанного собакой на дерево, подбежал и, подпрыгнув, всей тушей обрушился на беспомощного обидчика. Послышался вопль и хруст костей. Когда разгоряченный Ренатка схватил табурет, чтобы опустить на мучителя, едва шевелившегося под байкой, в палате вспыхнул ядовитый электрический свет:

– Отставить самосуд!

В дверях стоял Голуб, а у него из-за спины выглядывали испуганные девчонки, и любопытная Краснова, конечно, в первых рядах. В нашей палате повеяло свежей выпивкой, закушенной лучком, дух, хорошо мне знакомый по тем дням, когда у отца получка.

– Ну ни на минуту вас, архаровцев, оставить нельзя! Ну не даете вы старшим товарищам нормально отдохнуть! – покачал головой вожатый. – Придется вас всех наказать!

Он подошел к телу, едва шевелящемуся под одеялом, слегка пнул мыском и, услышав ответный стон, поцокал языком:

– Ай-ай-ай! А если б я за фуфайкой не вернулся, так и убили бы своего товарища, цветы жизни? Кого хоть воспитываем, макаренки? – Он нагнулся и брезгливо сорвал одеяло с пострадавшего. – Ого! Бунт на корабле! Низы не хотят, а верхи не могут?

На Аркашку было жалко смотреть: из носа хлестала кровь, левый глаз начал заплывать, из разбитого рта свисали розовые слюни. Но главное, главное: в нем появилась небывалая прежде затравленная покорность, как у Засухина. Я не поверил своим глазам: недавний тираннозавр плакал, размазывая по щекам грязные слезы…