Увы! Похоже, что присутствующих больше волновал медленно разворачивающийся на сцене скандал, а вовсе не желанный приход Машиаха. Речь уже первого выступающего была полна каких-то непонятных намеков, подозрений и предупреждений вроде тех, что «близок час, когда», не говоря уже о постоянно повторяющемся упоминании каких-то крадущихся неизвестно куда врагов, всех этих «ренегатов» и забывших свои корни «предателей

Чем дольше выступали присутствующие, тем прозрачнее становились намеки, и тем сильнее сгущались над головами собравшихся сумерки праведного гнева, о приближении которого можно было догадаться по тому, как все громче и громче зал реагировал на те или иные реплики выступавших.

«Я чувствовал себя так, – рассказывал позже рабби Ицхак, – словно попал в рой разъяренных пчел, перед которыми был совершенно беззащитен, так что все, что мне требовалось сейчас, это брезентовый костюм и сетка, способные защитить меня от укусов».

На вопрос Давида, чего, собственно говоря, он ждал от этого не слишком симпатичного сборища, рабби ответил в свойственной ему мягкой манере, что если у тебя есть даже самый маленький шанс повлиять на происходящее в положительную сторону, ты должен этим воспользоваться. Потому что, в конечном счете, тебе остается неизвестным, что же, собственно, задумал Всевышний, когда подсовывал этот шанс, делая тебя почти своим напарником.

«Я понимаю, что это смешно, – любил говорить рабби Ицхак, когда разговор касался этой темы, – но я всегда разделял ту точку зрения, что слово может двигать горами и останавливать кровь, при том, разумеется, условии, – добавил он, – когда оно принадлежит не тебе, а Небесам».

Всемогущий, проведший тебя через испуг и сомнения, чтобы попробовать еще раз достучаться до своего творения.

Возможно, именно с этой мыслью он встал тогда со своего места и направился к эстраде, чтобы подняться затем по пяти, ведущим на эстраду, ступенькам, взять в руки микрофон и дожидаться с улыбкой, когда стихнет шум.

Странно, что ему еще дали говорить и при этом – довольно долго, несмотря на недовольный шум в зале. Так, словно шумевших мучило любопытство, толкающее их продолжать слушать то, о чем говорил рабби Ицхак, и в то же время притворяться беспредельно возмущенными его словами, чтобы кто-нибудь, упаси Боже, не подумал, что они разделяют и поддерживают все, что слышали сейчас их уши.

«И что же они слышали?» – спросил Давид, похоже, уже зная, хоть и не в деталях, что могли услышать в тот день собравшиеся на церемонию любители презентаций и вечно запаздывающих Машиахов.