– Говорю вам, что у него была куча баб, – повторил Руссо.

– Ну и что? – спросил Иезекииль. – У Соломона тоже была целая куча баб и ему это нисколько не мешало.

– Смотря в чем, – ответил Руссо.

– Хорошо, – доктор попытался утихомирить сидящих. – А теперь давайте послушаем, что нам скажете, Хильда… Можете с места, Хильда.

– Браво, – воскликнул Олаф.

– Я, конечно, ничего такого не читаю, – начала Хильда, – но мне кажется, что он получил какую-то премию. Кажется, Большую литературную премию Ватикана. Хотя говорят, что он даже не был католиком.

– Каким еще там католиком, Господи, – сказал Руссо. – Говорю же вам, что у него кипа с головы падала от этого дела. При чем здесь католик?

– Я думаю, что ему наплевать было и на католиков, и на всех остальных, – не сдавался Амос. – В том смысле, что он был свободным человеком, вот что я имею в виду, господин доктор. Во всяком случае, судя по тому, что я читал, его трудно отнести к тем идиотам, которые напяливают на себя какую-нибудь маску, а потом не снимают ее всю жизнь, довольные тем, что это избавило их от обязанности думать самостоятельно.

– Слова, – сказал Олаф.

– И при этом – правильные, – отпарировал Амос.

– И как всегда, грубые, – возразила Хильда.

– А я еще раз вам повторю, что он был частным лицом и больше никем! – отрезал Амос. – Спроси вон у доктора, если сам ничего не знаешь!

– Я знаю только то, что он подражал Ницше и корчил из себя великого учителя – сказал Олаф. – Рассылать все свои дурацкие афоризмы, это еще надо додуматься!

– Ничего он не рассылал, – сердито сказал Амос.

– Дайте сказать Соломулику, – попросил доктор. – Вы что хотите сказать, Соломулик?

– Ничего такого, – Соломулик явно робел. – То есть я хотел сказать, что его книга, кажется, даже попала в индекс запрещенных книг, если я не ошибаюсь.

– Ну, я же говорил, – сказал Руссо. – У него всегда были одни бабы на уме.

– Хорошо, хорошо – доктор поднял руки, останавливая прения. – Вы сами только что были свидетелями того, какие разнообразные мнения сопровождают имя Филиппа Какавеки, – продолжал он, выходя из-за кафедры. – Одни говорят о нем одно, другие другое, а третьи, разумеется…

– Третье, – хихикнул Иезекииль.

Сидящие в задних рядах засмеялись.