– Мы говорили о Какавеке, – напомнил Олаф.

– Удивительно, но мне тоже так показалось, – улыбнулся доктор.

– Минуточку, – Иезекииль сделал вид, что не слышит доктора. – Про кого это вы сказали, что он хорошо поет? – повернулся он к Хильде. – Это, по-вашему, Круз Билингва, что ли, хорошо поет? Да у него во рту всегда каша вместо слов.

– Вот и я говорю, – сказал Амос.

– Если дерьмо посыпать сахаром, оно от этого не перестанет быть дерьмом, уж можете мне поверить, – продолжал Иезекииль. – Просто все дело в том, что в мире не убавилось идиотов, которые до сих пор ничего не понимают в музыке, вот и все.

– Я бы сказал, что их даже прибавилось, – поддержал друга Амос.

– Поосторожней на поворотах, – сказала Хильда.

– Тише, господа, тише, – вновь вмешался доктор Аппель. – Иезекииль, вам что, действительно не нравится Круз Билингва?

По лицу Иезекииля скользнуло выражение некоторого превосходства.

– Надеюсь, это не преступление, – сказал он, меряя доктора строгим взглядом.

– Разумеется, нет. Я просто хотел узнать, что именно вам не нравится в Крузе.

– Все, – отрезал Иезекииль. – Тем более, – продолжал он, опускаясь на стул, – как вы сами говорили, каждый из нас имеет право на собственное мнение. Или вы уже взяли свои слова обратно, господин доктор?

– Я готов повторять это столько раз, сколько понадобится для того, чтобы вы как следует поняли, – ответил доктор, прижав ладонь к сердцу. – Но вот что я хотел бы добавить и это, мне кажется, довольно важно. – При слове «важно» Хильда и Олаф быстро открыли свои тетрадки и приготовились записывать. – Конечно, мы все имеем право на собственное мнение, – продолжал доктор, подходя к краю сцены и останавливаясь на верхней ступеньке лесенки, – каждый из нас имеет право его иметь, отстаивать и высказывать. Однако при этом не следует забывать, что в мире существует множество вещей, чья ценность, так сказать, уже апробирована многими и многими поколениями до нас. Например, те или иные произведения искусства. У нас с вами просто не хватило бы сил, если бы мы захотели дать объективную оценку тому, что уже было до нас. Тем более что этого и не надо, потому что чаще всего время сохраняет все самое замечательное и нам остается только с благодарностью принимать все то, что оно для нас сохранило. Тициан, Джотто, Эйфелева башня, собор святого Петра…

– Круз Билингва, – Амос негромко захихикал.

– Между прочим, когда я был маленьким мальчиком, – сказал доктор, – мама водила меня на концерты Круза. Он приезжал к нам на гастроли, и это всегда было для меня огромным праздником, который я помнил потом много лет… Конечно, вы можете сказать, что у меня нет вкуса, но тогда вам придется обвинить в отсутствии вкуса и те миллионы зрителей и слушателей, которые боготворили Круза столько лет… Вы что-то хотите сказать, Иезекииль?