– Я сам по себе, – Амос был тверд.

– Ну, конечно, – усмехнулся Олаф.

– Нам следовало бы, – вновь возник из сумрака Че, – поскорее сплотить свои ряды, чтобы доказать всему миру, что это аморально – любоваться какими-то старыми горшками, когда народ живет в нищете и невежестве.

– Отстань, – отмахнулся от него Олаф.

– Да здравствует Фидель, – сказал Че и вернулся на место.

– Между прочим, я тоже этого не понимаю, – произнес до того молчавший Габриэль. – Может, мне кто-нибудь объяснит, почему если какой-то придурок полчаса врет тебе с экрана телевизора о всеобщем благосостоянии, то считается, что он ничего плохого не сделал. А когда какой-нибудь бедолага хочет просто-напросто помочиться на кусок старого холста, с которого уже давно сыплется краска, то вызывают полицию, тащат его в отделение и не перестают повторять, что он враг всего святого?.. Как хотите, но я этого не понимаю.

– Вы задаете очень серьезный вопрос, – сказал доктор Аппель, глядя в сторону. – Не уверен, что многие из присутствующих готовы обсуждать сегодня то, что вы предлагаете. К тому же, если я не ошибаюсь, мы все-таки еще не закончили разговор о Филиппе Какавеке. Давайте-ка вернемся к нему снова, пока у нас есть еще немного времени. Нет возражений?

– Валяйте, – махнул рукой Амос.

– Мне кажется, господин Допельстоун хочет нам что-то сказать…Прошу вас, поднимайтесь ко мне.

– Не знаю, надо ли, – господин Допельстоун неуверенно топтался на месте. – Но если вы настаиваете, доктор, то я могу рассказать вам о том безобразии, которое произошло два года назад в Давосе. Я читал об этом в какой-то газете.

– А что там произошло? – спросила Хильда.

– Я же сказал – форменное безобразие, – сухо заметил Допельстоун, недолюбливавший Хильду.– Антиглобалисты распустили слух, что Филипп Какавека якобы прислал им телеграмму с выражением поддержки. Они тогда как с ума все посходили.

– И что же он прислал? – спросил Руссо.

– Он прислал два слова. Я могу вам процитировать, если хотите. Мир воняет, вот что он прислал им. По-моему, это просто хулиганство.

– Фу, – Хильда демонстративно прикрыла нос, как будто кто-то, в самом деле, испортил в помещении воздух.

– Во, дает, – воскликнул Руссо. – Мир воняет…

– На следующий день весь город был исписан этой глупостью, – продолжал Допельстоун. – Витрины, машины, тротуары, все, все, все. Полиция ничего не могла сделать. Они умудрились написать это даже на крыше местной кирхи.

– Черт возьми, – в голосе Амоса звучало неподдельное одобрение. – А ведь отлично сказано! Правда, доктор? Мир воняет! Мне, например, нравится!