Значит, так. Значит, не зря ей казалось. Не просто казалось, на самом деле было. Вот только, что это так серьезно было, она не знала. Даже не предполагала. Думала поначалу, что он ей просто изменил. А оно вот что получается…

А Дима молчал. Дурнота его покинула, да и звон колокольный в голове поутих, а вот оскомина такая осталась, будто он кислых яблок килограмма три съел. Выходит, он лишь думал, что забыл. Просто так было удобно думать. Не вспоминать, не давать шанса памяти ковыряться в этой совсем незажившей ране. То есть очень свежей. Будто вчера всё случилось. Да-а, а он-то думал…

Пока машина, мирно урча, катилась по дороге, он всё старался придумать объяснения для Марины, даже не задумываясь о том, что это именно она напомнила ему… о той. И тем более он уже не помнил, что собирался сделать предложение.

Нужно дальше жить. Нужно думать о жизни. О том, что в ней есть… без той. Вот уж о ком сейчас нельзя думать, а то опять закрутит в водоворот — не выбраться.

— Приехали, — тихо известила Марина. Дима кивнул и вылез из машины.

Едва девушка закроет дверь квартиры на замок, он набросится на нее и начнет целовать, как не целовал до этого ни разу. Он будет рычать и словно бороться с ней, а она примет его игру. В порыве страсти порвет на ней то самое сводящее с ума платье, а она прокусит ему плечо. Как два зверя, они будут кататься по толстому, пушистому ковру, раздирая друг на друге одежду, оставляя синяки и укусы, даже не замечая ни того, ни другого. А потом он уйдет в душ, и она догонит его на пороге, и вдвоем они сломают все полочки с многочисленными тюбиками и флаконами, обрушат полотенцедержатель и едва не свернут голову крану. И он будет целовать тонкий шрам меж грудями, а она запрокидывать голову, царапая ему ногтями затылок…

— Ты порвал мое любимое платье, — еле внятно пробормотала Марина, устраиваясь у него под мышкой.

— Ты прокусила мне плечо, — так же сонно ответил Дима, — так что один-один. Ничья.

— Оно заживет, а платье? — спросила она.

Парень улыбнулся и повернулся к ней, подминая под свое еще неостывшее тело.

— А я тебе машинку куплю, хочешь? Швейную! «Зингер»!

Он опять начал ее целовать, а она завозилась недовольно под ним.

— Что? Опять?

— А что? Не понравилось?

— О-о, сжалься надо мной, я только из больницы, — протянула жалобно Маришка.

— Я ее любил! — вдруг сказал Дима.

Девушка распахнула глаза и уставилась на него, забыв сразу обо всем.

— Я ее очень любил. Думал, что разлюбил, пока ты… Наверно, я до сих пор ее люблю, — ответил он. — Почему ты спросила… о ней?