— Обманул? — долетело до Хёну.
— А это не нарушает правил, — едва слышно ответил Соджун, и цепкий капкан превратился в нежные объятия любящего мужчины. Елень положила руки поверх мужских, улыбнулась. Провела ладонью по лицу, стирая пятнышко грязи. Соджун изловчился и успел поцеловать ладонь любимой, однако заметил стоящего в тени навеса над воротами Хёну, держащего свою лошадь под уздцы, и разжал руки, выпуская Елень. Та тоже заметила гостя, поклонилась и ушла. Соджун проводил ее взглядом и поспешил к другу.
— Так она не твоя наложница?
— Нет. Я люблю ее. Ты же знаешь!
— Тем более не понимаю, почему…
— Я хочу жениться на ней!
— Спятил? Как ты можешь жениться на такой…
— Какой? Она лучшая! Она одна!
— Но, Соджун!
— Хёну, я очень уважаю тебя, но ты меня не переубедишь и не изменишь моих представлений. Да, ты прав. Она могла бы просто делить ложе со мной… Но я, слышишь
— Вот какая разница…
— Разница есть! И эта разница такая же существенная, как и та, что в свое время не позволила тебе жениться на той девушке, а жена не разрешила взять ее в наложницы[7]!
— Ну ты сравнил! Хису́ была но́би[8]! Где это видано, чтобы дворянин женился на простолюдинке!
— Елень — дворянка! И я хочу, чтобы она жила в чести! — заявил Соджун.
Чхве Хёну и вовсе растерялся.
— Вы в глазах всего света…, — начал он и смолк.
Друг улыбался, и столько света было в этой улыбке! Так улыбается мать, объясняя недогадливому ребенку очевидные вещи.